Всю жизнь Фрэнк враждовал с представителями прессы.
– По-моему, артист имеет такое же право на личное пространство, как и всякий другой человек, – высказал он однажды свое мнение (возможно, проявив наивность). – Иначе получается, что «публичная фигура» – это второсортный гражданин, которому отказано в самом необходимом, в том, что гарантируется гражданам первосортным.
Критикуя всех направо и налево, Фрэнк не выносил критики в свой адрес. Особенно чувствителен он был к намекам на его связи с мафией. Остряков, имевших наглость прохаживаться на эту тему, Фрэнк исключал из своей жизни. Так случилось с Шеки Грином, однажды пошутившим:
– Фрэнк Синатра спас мне жизнь. Когда его ребята меня дубасили, он сказал им: «Хватит!»
Шутка удачная – но Грин, с тех пор как озвучил ее, больше в друзьях у Синатры не ходил.
Лорен Бэколл, она же Бетти
К Хамфри Богарту по прозвищу Богги Фрэнк чувствовал непреходящее восхищение. Немногие представители шоу-бизнеса удостаивались от Фрэнка таких эмоций. Пятидесятишестилетний Богарт по праву считался в Голливуде этаким старейшиной среди актеров. Они с Фрэнком находили удовольствие в долгих беседах обо всем – начиная с киноиндустрии и заканчивая литературой. Дружба длилась не один год, ведь у Богарта с Синатрой было очень много общего. Сам Богарт считал Фрэнка лучшим из друзей и имел на то основания. Однажды Фрэнк без ведома Хамфри установил в его доме дорогую звуковопроизводящую аппаратуру – к радости хозяина и его четвертой жены, Лорен Бэколл. Настоящее ее имя – Бетти Джоан Перски. Близкие называли ее только Бетти, и никак иначе.
– Фрэнк – потрясающий человек, – сказал как-то Богги. – Если бы он поменьше времени уделял женщинам и побольше – актерскому искусству, ему бы вообще равных не было.
В феврале 1956 года Богарту поставили страшный диагноз – рак пищевода. Фрэнк не отходил от больного друга. К несчастью, менее чем через год Хамфри Богарт скончался.
В тяжелое время болезни Богарта и после его похорон Фрэнк всячески поддерживал Бетти, которой был тогда тридцать один год. Молодая вдова всегда могла поплакать на плече у надежного друга. Фрэнк даже нанял некую Этель Энистон – «приглядывать за миссис Богарт, следить, чтобы она достаточно отдыхала, не забывала принимать лекарства и так далее». Энистон не жила в доме Бетти Богарт на Бенедикт-Каньон-Драйв, но, по ее словам, «регулярно заглядывала к ней, удостоверялась, что миссис Богарт в порядке, и сообщала о ее состоянии мистеру Синатре». Фрэнк платил за услуги по сто семьдесят пять долларов в неделю.
Бетти была измучена болезнью мужа. Лучевая терапия, постоянная тошнота и постепенное, беспощадное изнурение организма Хамфри оказались непосильной ношей для его жены. Миссис Богарт было нестерпимо видеть, как день ото дня угасает ее некогда пышущий здоровьем супруг.
– Не окажись рядом надежного человека, миссис Богарт точно с ума бы сошла, – утверждает Этель Энистон. – Не готова она была к страданиям, и всё тут.
– Я представить себе не могла, что Богги когда-нибудь не станет, – признавалась позднее сама Бэколл. – У меня это в голове не укладывалось.
Четырнадцатого января 1957 года, через три недели после своего пятьдесят седьмого дня рождения, Хамфри Богарт скончался. Фрэнк, тогда выступавший в нью-йоркском клубе «Копакабана», отменил сразу пять концертов, объяснив, что от горя не может петь. Его заменили Джерри Льюис и Сэмми Дэвис. На похороны Фрэнк не поехал, что было для него характерно: Синатра, как правило, не провожал в последний путь дорогих ему людей. Говорил, что предпочитает помнить их живыми и смеющимися, а не окруженными рыдающей толпой.
Что касается Бетти Богарт, она была уверена – ничего хорошего в жизни ее больше не ждет.
– Я хотела проснуться с улыбкой, – признавалась Бетти. – Как же мне надоело постоянное ощущение, что жизнь в тридцать два года закончилась!
Молодая вдова с двумя малышами на руках, Бетти вдруг увидела в Синатре соискателя ее благосклонности. И немудрено – Фрэнк всюду ее сопровождал: на премьеры фильмов, на званые ужины и на прочие голливудские мероприятия.
– На каждой вечеринке, которую закатывал Синатра, я была хозяйкой, – вспоминала Бетти. – Конечно, к нам с Фрэнком проявляли интерес. Многие считали нас прекрасной парой.
Итак, Бэколл влюбилась в Синатру – а он не спешил с ответным чувством. К чести Бетти, надо сказать: она была не из тех, кто легко сдается. А Фрэнк, как успел заметить читатель, не чуждался бурных сцен.
Хотя Бетти и отрицала свою напористость, на самом деле ее волновали неподатливые мужчины. Каждого такого строптивца она воспринимала как вызов своим женским чарам. С Фрэнком Бетти постоянно вступала в перепалки. Предметом могло стать что угодно – погода, одежда, выбор Фрэнком друзей, мотовство Бетти.
А еще пара ссорилась из-за того, что Бетти была заядлой курильщицей. Фрэнк (сам дымивший как паровоз) не терпел сигарет в пальцах своих подруг.
– Женщина, которая хватается за сигарету, не успев продрать глаза, и выпускает ее из рук, только когда отходит ко сну, – такая женщина меня бесит, – признавался Фрэнк. – Потому что курение слабому полу не под стать, и вообще, этак и дом спалить недолго.
У Бетти были к Фрэнку свои претензии – ее задевало, что Фрэнк готов броситься на все, что движется, не говоря уже о его способности привлечь любую женщину.
– Я – звезда, – заявила как-то Бетти (если верить Этель Энистон). – И вот что я тебе скажу, Фрэнк Синатра: если тебе мой статус не по нраву – катись куда подальше.
Определенно у Бетти было много общего с Авой Гарднер – по крайней мере лексикон. Однако в глазах Фрэнка это обстоятельство лишь добавляло Бетти привлекательности.
«Который папа – настоящий?»
С января 1957 года дети Фрэнка Синатры стали посещать его концерты. Нэнси-младшей было шестнадцать, Фрэнки – тринадцать, а Тине – девять лет. Сидели они всегда в первом ряду, совершенно захваченные музыкой и голосом отца, но ещё более потрясенные приемом, который оказывала Синатре публика. Слушая овации, видя, как папе аплодируют стоя, Нэнси, Фрэнки и Тина поняли: им всю жизнь придется делить отца с остальным миром.
– Мы собственными глазами видели – чужие, незнакомые люди любят папу не меньше, чем мы. По крайней мере такое у нас складывалось впечатление, – вспоминает Нэнси Синатра, дочь Фрэнка. – Бывало, смотрю не мигая на папу с места в первом ряду, а он такой красивый, элегантный, такой ловкий… И музыка, и огни – всё волшебное, всё завораживает. И вдруг сзади будто взрыв – публика разражается аплодисментами. Оборачиваюсь, вглядываюсь в лица и думаю: а ведь это они моему папе аплодируют. И сердце наполняется небывалой гордостью. Я знала, что Фрэнки с Тиной чувствуют то же самое. Мы гордились папой, мы были счастливы, что он у нас такой – но к восторгу примешивалась грусть. Или, точнее, тревога. Мы не желали делить папу с посторонними людьми. Мы хотели, чтобы папа принадлежал только нам. И в то же время понимали – этого не будет. Поэтому каждый раз после папиного концерта оставался неприятный осадок.
