Осчастливить Тину было проще всего. Для младшей дочери лучшим подарком являлся сам папа. Девочка могла часами, сидя у отца на коленях, смотреть телевизор, и больше ей ничего не требовалось.
Фрэнк любил собрать детей на кухне и угостить десертом собственного приготовления – рисовой запеканкой с кусочками шоколада. Этим блюдом когда-то потчевала сына Долли. Обожали его и Синатры-младшие.
Вообще вся семья обожала собираться за большим столом. Фрэнк готовил спагетти с «подливой» – так по старой памяти он называл соус. Этот запах – соуса и свиных отбивных – всегда ассоциировался у Нэнси, Фрэнки и Тины с «главным домом» в пустыне.
Если у Фрэнка гостила и Нэнси-старшая (чаще всего так и бывало), она лично стряпала фрикадельки. А приготовлением спагетти занимался только Фрэнк – он умел варить их по-итальянски, «на зубок».
После ужина Нэнси-старшая обычно говорила бывшему мужу:
– Давай посидим у бассейна.
Фрэнк соглашался, они устраивались рядышком, в шезлонгах, и любовались потрясающим пустынным закатом, ведя неспешный разговор. Дети наблюдали издали.
– Родители казались мне идеальной парой, – вспоминала Нэнси-младшая. – Я не могла понять, почему они не вместе. Судя по всему, папа был для мамы лучшим другом.
Отношения Синатры с обеими дочерьми всегда были безоблачными. Чего не скажешь об отношениях с Фрэнки. Между Фрэнком Синатрой-старшим и Фрэнком Синатрой-младшим оставалась не то недосказанность, не то неприязнь. Фрэнк бывал резок и нетерпим с сыном; люди, близко знавшие их семью, говорили, что примерно так же с самим Фрэнком обращался в свое время Марти Синатра.
– Удели сыну время, – просила Нэнси бывшего мужа. – Постарайся узнать его получше, понять его.
– Зачем? – возмущался Фрэнк. – Что я, собственного ребенка не знаю и не понимаю?
Продолжать спор означало обвинять Фрэнка в том, что он – никудышный отец. Он никогда не обольщался насчет своих отцовских качеств, однако от других не терпел не только подобных обвинений, но даже намеков на них.
Как и большинство отцов, Фрэнк куда легче находил общий язык с детьми, пока они были малы. Увы: прошли те времена, когда крошка Фрэнки, подражая папе, возил по намыленному подбородку бритвой без лезвий. Тогда он хотел быть точь-в-точь как папа; они с Фрэнком были удивительно похожи и лицом, и повадками, и походкой. Когда трехлетний Фрэнки хворал, папа приносил в детскую куриную лапшу или бутерброды с джемом и арахисовым маслом. Отец и сын вместе ели, смотрели черно-белый телевизор и шутили. Однажды Фрэнки пожаловался отцу:
– Больнее меня нет ни одного мальчика.
– Спорим на четвертной, что завтра тебе полегчает, – сказал Синатра.
– Как это – на четвертной? – не понял малыш.
– Очень просто: если тебе завтра полегчает, я дам тебе четвертной. А если не полегчает… всё равно дам.
Всё изменило вторжение Авы Гарднер. Фрэнки тогда было четыре года. Он так и не смирился с тем, что папа ушел к другой тете, бросил его, маму, сестер. Осознавая с возрастом, что отец будет проводить с ними время только по особым случаям, Фрэнки в отличие от Нэнси и Тины не просто грустил – он злился.
– Мой брат чувствовал себя брошенным, преданным. Это чувство подтачивало его, – говорит Тина Синатра.
Фрэнки не позволял себе слишком привязываться к отцу главным образом потому, что неизбежное расставание слишком растравляло его душу. Уход отца к Аве нанес мальчику травму, от которой он не сумел полностью оправиться. Фрэнки был из тех детей, которым ежедневное, ежечасное присутствие отца жизненно необходимо. Не в силах простить уход, Фрэнки дулся, дерзил и закрывался в своей скорлупе даже тогда, когда отец бывал рядом. Отношения развивались по той же схеме, что отношения юного Фрэнка с Марти. Только Марти-то из семьи не уходил! Пусть он проявлял нетерпимость – но он присутствовал в жизни сына постоянно. В отличие от самого Фрэнка.
Юный Фрэнк Синатра был сумасброден, резок, самолюбив. Несомненно, сказались материнские гены. Его сын, Фрэнки, отличался замкнутостью – совсем как Марти. Вот уж точно, ирония судьбы!
Словом, разлад с отцом, усугублявшийся несколько лет, к подростковому возрасту Фрэнки дошел до критической отметки. Теперь отец и сын практически не разговаривали друг с другом. Фрэнки связался с дурной компанией и в один прекрасный вечер был задержан полицией за то, что стрелял из пневматического пистолета по уличным фонарям. Забрав сына под залог, Фрэнк и Нэнси решили определить его в закрытую школу-интернат. Словом, нелегкое получалось у Фрэнки отрочество.
– Пойди, поговори с сыном, – сказала Нэнси, кивнув на шестнадцатилетнего Фрэнки, загоравшего в шезлонге.
По словам Джорджа Джейкобса, Фрэнк, пожав плечами, направился к сыну. Подвинул к нему другой шезлонг, сел, попытался завести разговор. Из кухни Нэнси с грустью наблюдала, как сын и бывший муж молча жарятся на солнце и даже не глядят друг на друга.
– Я сделал всё, что мог, – выдал измученный Фрэнк, глотнув виски, очень кстати поданного Джорджем Джейкобсом. – Парню нечего мне сказать. Что ты от меня хочешь, Нэнси? Наш сын лет с семи не улыбается, ты сама в курсе.
Именно в то время, когда в Палм-Спрингз гостили Нэнси, Тина и Фрэнки, Синатра особенно остро ощущал, какую противоречивую жизнь он ведет. Дети наполняли его сердце спокойствием и радостью, ничего общего не имевшими с хаосом и суетой совсем другого мира – к которому Фрэнк тоже принадлежал! Когда можно было выбирать между этими двумя мирами, Фрэнк неизменно отдавал предпочтение первому из них, тому, где жили его дети. Например, он регулярно отказывался давать интервью. И не только потому, что репортеры отняли бы время, которое можно посвятить детям, но и потому, что они в очередной раз напомнили бы Фрэнку о той жизни, которую он вынужден был вести как звезда эстрады и экрана. Семья? Дети? О, как он старательно убеждал себя, что именно это и есть истинные ценности! Убеждал, в глубине души зная: как ни приятно проводить время с детьми, а самим собой он является, лишь когда выпивает с Хэнком, или с Дином Мартином обсуждает, как быстрее закадрить красотку в баре, или когда записывает очередную композицию на студии. Выполняя отцовский долг, Фрэнк собой гордился. Однако ждал с нетерпением, когда же можно будет позвонить приятелям и затеять очередное приключение, рвануть в Лас-Вегас всей компанией и дать волю истинному Синатре.
«Одной ногой в Белом доме»
Всю весну и всё лето 1960 года продолжалась кампания Фрэнка Синатры в поддержку Джона Ф. Кеннеди. Автомобильный кортеж кандидата в президенты, как правило, катил под музыку. Это была жизнеутверждающая композиция Фрэнка «Большие надежды» с переписанным специально к случаю текстом. Автор нового текста Сэмми Кан доступным языком превозносил достоинства Кеннеди, простодушно рифмуя имя «Джек» [традиционное в США сокращение имени «Джон»] со «свой человек», и «не обманет вовек».
Фрэнк готов был в лепешку расшибиться ради Джона Кеннеди. Он даже переименовал Крысиную стаю! Теперь это была уже не стая, а Команда Джека (Jack pack); Фрэнк переделал одну из своих самых успешных композиций, «Колдовство». Отныне он пел не «старинная черная магия» (Old black magic), а «магия старины Джека» (Old Jack magic). Фрэнк выступал в шоу, постоянно мелькал на публике и вовсю славил Джона Кеннеди.
