Зная это, я вначале сомневалась, стоит ли мне встречаться с Синди. Выбрав для рассказа эту историю, я, возможно, оставила в тени отрицательные стороны применения ЭКМО, не рассказала о том, что оно может просто растянуть агонию, продлить мучения, опустошить семью больного. Я опасалась, что Синди просто несказанно повезло, что ее история чересчур хороша и не является «средней», или, выражаясь языком социологии, репрезентативной. Но во время первого же нашего разговора Синди показала мне свои шрамы. Выживание оказалось не таким гладким, как это могло показаться, когда она вошла, — улыбающаяся, с красивой укладкой, под руку со своим мужем.
Мне вдруг стало понятно, что со своими пересаженными легкими она все еще живет, затаив дыхание, застыв в ожидании. Действительно, потом я узнала, что вскоре после нашей встречи Синди снова попала в больницу. Это была первая госпитализация после пересадки, и оказалась она в том же отделении, куда ее перевели после ОИТ. Она знала всех медсестер и была рада снова их видеть, но, конечно, была встревожена. Здесь, в этом отделении ее постепенно снизили дозы сильнодействующих лекарств от боли и страха, которые помогали ей жить в ожидании трансплантации. Тогда ей было очень больно. После выписки она думала, что навсегда закрыла эту главу своей жизни и впереди только хорошее. Но вот она снова здесь, и снова ей приходится дышать кислородом, через зловеще знакомые маску и носовые катетеры.
Дерек ночевал в ее палате, пристально вглядываясь в колебания кривой насыщения крови кислородом, которая ползла по экрану прикроватного монитора. Он не спал. Это пребывание вернуло их в те месяцы, когда они ждали трансплантации, к постоянным страху и неопределенности. Дети Синди были в панике, думая, что мама никогда уже не вернется домой. Синди, как могла, успокаивала их, но и сама была на грани отчаяния. Ей сделали бронхоскопию, на этот раз для того, чтобы исключить инфекцию или начальные признаки отторжения трансплантата. Она пыталась убедить себя в том, что хорошо ухаживала за своими новыми легкими, береглась от инфекций, никогда не пропускала время приема нужных лекарств и что, следовательно, все будет нормально. Однако после всего, что с ней случилось, она поняла, что не властна над тем, что происходит в ее организме, что происходит с пересаженными легкими.
Только там, в больнице, Синди впервые упомянула возможность отторжения донорских легких. Трансплантат не будет работать вечно, и независимо от того, что она будет делать, возможно, настанет день, когда она оставит своих детей сиротами. Она знала это всегда, но только теперь, во время повторной госпитализации, это знание стало реальным и ощутимым. Даже когда Синди стало лучше и ее выписали домой, без кислорода, — оказалось, что это не было отторжение, — ей было трудно прийти в себя и жить как ни в чем не бывало. Видимо, Синди начала понимать, что это теперь ее новая реальность: периоды относительной нормы, перемежающиеся госпитализациями, когда каждый приступ кашля может стать симптомом начавшегося отторжения трансплантата.
— Может быть, я просто зациклилась, — сказала мне Синди однажды, через несколько недель после выписки. Разговор происходил в гостиной их просторного дома, где на субботний ужин собралась вся семья. Нейропатия, которая возникла после трансплантации, сегодня особенно давала о себе знать, несмотря на неоднократную смену лекарств. Ноги постоянно немели, в них ощущалось покалывание, а каждое прикосновение вызывало острую жгучую боль. Ночью она не могла спать близко от мужа. Младшая дочка Синди, которой уже исполнилось пять, буквально прилипла к ее руке, не желая покидать общество взрослых, хотя по телевизору начались ее любимые мультики. Синди нежно погладила девочку по волосам, мягко удерживая ее от соблазна забраться маме на колени. Дочка и сама старалась этого не делать — она знала, что у мамы «сломана ножка», но иногда забывала об этом.
Вероятно, Синди чувствовала бы себя лучше, если бы могла вернуться на работу. Ей всегда нравилась работа, нравилось ощущение независимости, которое давали самостоятельно заработанные деньги. Но по специальности Синди была гериатрической медицинской сестрой и работала в доме для престарелых — вероятно, нет более опасного места для людей с пересаженными легкими. Одна из старших дочерей полушутя предложила матери поработать школьной медсестрой. Синди всерьез задумалась над этим, но решила, что контакты с простуженными детьми едва ли пойдут ей на пользу. Она могла бы работать секретарем у врача, если ее доктора дадут добро. Конечно, это не совсем то, чего она хотела, но все же что-то. Она обязательно позвонит своим врачам и спросит об этом.
На каминной полке под телевизором стоит фотография в рамке. На ней Синди с доктором Кемпом в отделении интенсивной терапии. Синди тогда была так слаба, что врач поддерживал ее, чтобы она могла устоять на ногах. Синди несколько раз приезжала в ОИТ, где когда-то провела так много времени, встречалась с врачами и сестрами, которые лечили ее, а также говорила с пациентами, присоединенными к аппаратам ЭКМО в ожидании трансплантации. Своим примером Синди показывала им, что все может кончиться хорошо. Синди приносила пациентам кроссворды и судоку, чтобы они тренировали ум, и пыталась немного поднять им настроение.
Я перевела взгляд с фотографии на женщину, сидевшую за столом напротив меня. Теперь Синди была мало похожа на себя на той фотографии, это были, можно сказать, два разных человека. Я сказала об этом Синди, желая сделать ей комплимент, и она мимолетно улыбнулась, но затем покачала головой. Она не была довольна тем, как выглядела теперь. Пусть она и старалась не фокусироваться на своих шрамах, которые в разговоре назвала пустяками, ей было неприятно смотреть на свое тело. Недавно Синди ходила к пластическому хирургу и спросила, нельзя ли что-нибудь сделать с самым большим шрамом — на животе, но хирург сказал, что после множества вмешательств оперировать на этой области очень рискованно.
Она уже достаточно рисковала, поэтому Синди оставила эту идею. Она подождет. Может быть, шрамы со временем станут менее заметны. Или она привыкнет к ним, и они постепенно станут частью ее новой личности.
7
Почки в «Фейсбуке»
Эдди Беатрис двигался быстро и решительно. При встрече он крепко пожал мою руку. Когда мы сели, он вытащил из кармана смартфон и положил его на стол, чтобы следить за временем. У него был назначен визит к врачу в клинику, расположенную через дорогу, и он не хотел опоздать. Я незаметно оглядела его, пока он пил кофе. У Эдди была легкая манера общения, присущая хорошим продавцам, и доброе лицо. Когда он поставил чашку на блюдце, я подумала: отдала бы я этому человеку свою почку?
Знаю, неожиданная мысль, но только если не знать контекст. Когда перед Эдди замаячили перспектива хронического гемодиализа и годы ожидания донорской почки, он решил взять судьбу в собственные руки и нашел себе донора. Поиск в интернете, несколько красноречивых писем и немного везения в придачу, и незнакомка из другого конца страны пожертвовала ему свою почку. Я тоже нашла Эдди с помощью интернета, но совершенно с другой целью. Мне хотелось знать, чего ему стоило трезво оценить то незавидное будущее, которое сулили врачи: постоянный диализ, повышенная утомляемость, нескончаемое ожидание, — и найти иное решение.
