9
Начало пути
Первое июля — особый день для больницы.
Это начало и конец, так как в этот день студенты-медики получают дипломы, интерны становятся резидентами, а ординаторы наконец получают право на самостоятельную практику. Первого июля почти 14 лет назад я, робея, вошла в анатомический класс, где вскрыла труп человека по имени Мюррей, чтобы увидеть, как устроено человеческое тело. Четырнадцать лет — достаточный срок для того, чтобы родить ребенка и довести его до окончания средней школы. Это достаточный срок для того, чтобы найти работу, купить дом, разочароваться и сменить сферу деятельности в поисках чего-то нового. За это время можно выйти замуж, развестись и снова выйти замуж. Но я не сделала ничего из вышеперечисленного. В течение этих 14 лет я жила в двух городах и сменила шесть квартир. Я окончила медицинский университет и стала врачом. Я продолжала обучение как резидент, а затем стала ординатором в интенсивной терапии. Я перестала писать, чтобы полностью сосредоточиться на учебе, а потом, когда поняла, как мне этого не хватает, снова начала писать. Я узнала, в каких торговых автоматах на каких этажах больницы есть мои любимые крекеры («Ритц», несоленые) и где можно найти самые свежие тарталетки с арахисовым маслом. Я научилась каждый день ходить на работу, где меня окружали болезнь, смерть и скорбь, научилась понимать эту скорбь, но не позволять ей опустошить меня. Я училась ставить диагнозы и лечить, общаться с пациентами и их родственниками. А потом обучение закончилось. Еще вчера я была врачом в процессе получения узкой специализации, а сегодня стала просто лечащим врачом. Такая далекая цель стала наконец реальностью.
Это осуществилось почти незаметно. Я осталась в той же больнице. Я уже работала дежурным врачом ночной смены в отделении интенсивной терапии. Изменились реквизиты медицинского страхового полиса, но для этого мне не пришлось менять ни коды, ни пароль для доступа в личный кабинет. Мне даже не нужно было менять пропуск в больницу. И тем не менее со мной происходило что-то реальное. Раньше я находилась всего в одном шаге от принятия решений, в роли участвующего в лечении наблюдателя, не ощущающего тяжкого груза ответственности. Это была роскошь, и часть меня хотела, чтобы так продолжалось вечно. Но времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.
Вот так в начале июля я оказалась в трансплантационной клинике. Как младшего врача меня отправили исполнять обязанности, не связанные непосредственно с интенсивной терапией, — на периферию, где имеют дело с больными до и после высокотехнологичных вмешательств и интенсивной терапии. Каждый год в рамках ротации резидентов и ординаторов я несколько недель проводила с больными, находившимися на ИВЛ, в закрепленном за нашей больницей учреждении долгосрочной интенсивной терапии. Теперь в трансплантационной клинике я должна была принимать пациентов, которых врачи направляли на обследование для решения вопроса о пересадке легких. Это были уникальные приемы, на них отводилось много времени, и можно было спокойно беседовать с пациентом и внимательно изучать историю болезни. На основании универсальных критериев и нескольких относительных показателей решался вопрос о внесении больного в список кандидатов на трансплантацию легких. Я расцениваю этот прием как самый важный, определяющий этап всего процесса. Заболевание уже есть, оно реально, но я встречаюсь с этими пациентами на ранней стадии, перед тем как они примут решение ступить на этот сложный путь.
Часто я узнавала о таких решениях уже после пересадки, имея дело с ее последствиями. Здесь все обстояло иначе, «после» еще не наступило. Независимо от того, состоится ли трансплантация, посещение клиники означает начало пути — к заполнению бланка информированного согласия, операции, трахеостомии и пребыванию в отделении долгосрочной интенсивной терапии, возвращению домой с предписанием принимать гору лекарств и регулярно посещать врача; к жизни с постоянной фоновой тревогой по поводу отторжения. Все это начинается здесь, в приемном кабинете, в обычный будний, я бы даже сказала, будничный день.
Была среда. В маленькой переговорной сидели полукругом шесть человек и смотрели информационный фильм о трансплантации легких. Я устроилась в стороне, приглядываясь к зрителям. У нас еще будет время познакомиться и побеседовать, а сейчас я хотела просто молча побыть здесь. Перед экраном сидели три пациента и три их родственника: мать и дочь, мужья и жены. Ближней ко мне была женщина в кресле-каталке. Тихо шипел кислородный баллон. На середине просмотра, видимо, прозвучал сигнал аккумулятора, потому что женщина, порывшись в сумке, извлекла шнур, похожими обычно подключают к сети компьютер. Ее муж встал, помог распутать провод и окинул взглядом помещение в поисках электрической розетки. «Розетка вон там», — сказал кто-то из пациентов. «А там еще одна», — указал другой. Все они могут оказаться в одном списке претендентов на легкие, которые всегда в большом дефиците. Но сейчас в комнате царила атмосфера товарищества, ощущение общности судьбы, которое связывает этих людей. Шнур подсоединили к сети, аккумулятор начал заряжаться, и все вернулись к просмотру.
В каждой паре именно здоровый смотрит видео очень внимательно, делает пометки в блокноте или на листке бумаги. Для трансплантации наличие способных оказать помощь родственников является обязательным условием. В нашей больнице кандидата вносили в список при наличии трех человек, готовых ему помогать после пересадки легких, а на первых порах и ухаживать за ним. Я попыталась мысленно перенестись в будущее, чтобы увидеть, как распределятся эти роли. Мужу, жене или дочери придется обсуждать с врачами состояние пациентов, записывать лабораторные показатели, запоминать даты визитов к врачу, следить за соблюдением режима и приемом лекарств, а в первое время ночевать в комнате для родственников, лежа на узкой кушетке под колючим и тонким больничным одеялом, в тревожном ожидании. Ожидание станет образом их жизни.
Фильм нисколько не приукрашивал реальность. Здесь не показывали счастливчиков, перенесших пересадку и хвастающих отменным здоровьем. Это время придет куда позже. Из видео пациенты узнавали, что им придется принимать с десяток разных лекарств ежедневно. В течение как минимум нескольких недель после операции им будет нужна сиделка, присматривающая за ними даже ночью, во время сна. Потребуются и другие люди, которые будут готовить еду и возить пациента на обследования. Пациенты узнают, что главной целью пересадки является не продление жизни (после трансплантации легких пациенты живут в среднем пять лет), а улучшение ее качества. Согласие на операцию означает смену знакомых проблем на неизвестные, но все — и врачи, и больные — надеются, что состояние и самочувствие пациента улучшатся.
Сначала я думала, что моей работой будет удостовериться, что пациент имеет четкое представление о том, что с ним будет происходить в процессе подготовки к трансплантации и после нее. В общих чертах это была правильная мысль. В фильме мы приводим статистику выживаемости, объясняем, почему после пересадки приходится принимать так много лекарств, и предупреждаем, что выздоровление может оказаться куда более тяжелым, чем пациенты себе представляли, особенно в первые месяцы или даже год. Мы говорим, что, даже если последуют осложнения, если собственное тело покажется им чужим, если они проведут в больнице месяцы, врачи продолжат делать все возможное и будут подбадривать своих пациентов. Больные будут нести ответственность не только перед собой, но и перед новыми легкими в своей грудной клетке.
