– Мам? – жалобно протянул ребенок, и женщина словно очнулась ото сна. Она улыбнулась и наигранно бодро спросила:
– Кем ты хочешь стать в будущем, солнышко?
Вопрос поставил мальчика в тупик. «А как же тетка Марли? – подумал он. – Теперь, когда я буду говорить глупость, матушка будет делать вид, что и вовсе не слышит меня?»
– Взрослым, – буркнул Тео, и женский смех разлился по маленькой комнате. – Хочу быть большим и сильным. Буду поливать все поля за раз. Буду разворачивать реки в нужное русло, буду останавливать наводнения. Заработаю много-много монет, и мы будем жить в большом красивом доме, как на площади, только с дюжиной собак.
– Тебе мало одного нашего Лютика?
Тео повел носом.
– Лютик будет королем, но ему нужна свита.
Матушка рассмеялась еще громче, но тут же зашлась в кашле. Тео аккуратно гладил ее по холодной руке, пока из горла женщины вырывались странные хрипы. Внутри мальчика нарастал гнев.
– А еще я стану настолько сильным, что дождь будет идти только тогда, когда я захочу! – зло сказал он, укрыв мамины руки своим пледом. – И ты больше не заболеешь.
– Чтобы совладать с такой силой, тебе придется много учиться, – хрипло сказала матушка, и Тео знал, что она подначивает его.
– Слишком много?
– Пять лет в школе, а потом еще несколько лет в семинарии.
Видя, как отчаянно взвыл ее мальчик, у женщины отлегло от сердца. Пусть тетка Марли говорит что угодно. Пусть разносит слухи о женщине, которая видит человеческие судьбы, пусть тычет в нее пальцем и поднимает на смех. Марли – одна из тысяч тех, кто боится неизведанного и не видит дальше своего носа. Ей никогда не узнать будущего, закрытого от магов плотным полотном времени. Она не сможет избежать ни своей боли, ни своей смерти.
Но мать Тео сможет. Кто-то был в ее глазах – Санкти или Тенебрис, но она смотрела на полотно времени так, словно оно было не толще кружева. Только белая пряжа ограждала ее от сына, который впервые встретил рыжую Медведицу Мод, всего несколько кружев мешали ей схватить за руку Тео, когда он бросился за орлиной принцессой в воду. Дальнейшее виделось женщине в тумане, размытыми всполохами, и ее кровь стыла каждый раз, когда цветное пятно мелькало перед глазами. Ее сын, полный ненависти, живущий в ожидании расплаты. Жидкий лед, бегущий по его венам, ужасающая сила, захватившая его сознание, проклятое имя, вросшее в его тело крепче собственного. Тео захлебывался в мутной воде, прилипнув ногами ко дну, и не желал выбираться.
Но на этот гибельный путь его вывела не судьба, а ряд случайностей, таких мелких, что мать Тео решила хотя бы попытаться их предупредить. Она хотела заставить сына сойти с гибельного пути на другую дорожку, тонкую, поросшую мхом, едва заметную среди плотного тумана. Она не сомкнет глаз, пока Тео не окажется в безопасности. И не будет больше глубокой воды, не будет отравленного имени, не будет столицы, где полно огня. Пусть у него останутся только эта тихая деревня и гончарный круг. Скромный дом, новая семья и, если Санкти смилостивятся, внуки. А тысячи людей, которым Тео может помочь, обойдутся и без него – никто из этой тысячи не протянет ему руку после спасения. В том, чтобы жить ради других, нет ничего достойного – за свой век его мать это усвоила.
– Зато на гончара тебе совсем не нужно учиться, – сказала она тихо, думая, что ребенок уже спит.
– Я подумаю, мам. Я подумаю, – просопел Тео в подушку, и сон наконец одолел его.
* * *
Счастлив тот, кто не ведает грядущего. Полотно времени недаром слишком плотное для простого мага, и зазря рождались те, кто мог видеть сквозь вехи лет. Мать Тео верила, что может перекроить судьбу сына так, словно она ткала ее. Не она первая, не она последняя, кто совершал подобную ошибку. Ее сила не приносила ни пользы, ни покоя, только бередила душу, лишая тело сна, а разум спокойствия. Тео помнил, как мать до последнего твердила ему держаться подальше от столицы; заходилась в кашле, а потом молила забыть о водном даре и обходить стороной каждого, кто держал в руках огонь. Он больше не верил в бредни, сказанные в горячке, как и не верил в силы лекаря, безвольно опустившего руки. Болезнь съела жизнь матери раньше, чем ему исполнилось десять. Тео остался один, без кровных родственников, которые могли оградить его от мира вне Солнечных холмов хотя бы на время.
Тетка Марли оказалась единственной опорой, которая не обрушилась в беде. Она заменила Тео мать и отца, отгоняя от ребенка любого, кто хотел в обмен на кров и хлеб лишить мальчика будущего. В их деревне водный маг так и остался бы поливать огороды за пару монет, но Марли не хотела губить его талант. Она в открытую заявила, что отправит Долора учиться в столицу, и только Тео знал, что она хочет взамен. Зажиточную жизнь – вот что благодарный мальчик смог бы преподнести ей.
Всего через год после смерти матери Тео стоял у ворот городской школы, страшась и одновременно желая всего того, что случится с ним в этих стенах. Сила бурлила в его венах, а стремление исследовать дар Владык до тех границ, которые не покорялись ни одному водному магу, росло с каждым днем. Тео верил, что с этого момента жизнь в его руках и он способен сделать все, о чем мечтал в детстве, – поливать гектары полей, разворачивать реки вспять и останавливать дожди. Сейчас слова матери казались ему далекими и несерьезными, но одно он сделал, повинуясь ее воле, – теперь глина слушалась его не хуже, чем вода.
Через год в городской школе Тео встретил Мод. Через четыре – потерял ее. И узкая, покрытая мхом дорога, однажды увиденная его матерью, растворилась в плотном тумане до тех пор, пока мерлик не раскопал ее трехпалыми лапами, вместе с землей поднимая в воздух обрывки воспоминаний Тео, разделяя саму его сущность на тысячи мелких кусочков.
Мерлик почуял нечто необычное сразу, как только коснулся его. От ствола этого нового дерева в его саду ответвлялись сотни рук, похожие одна на другую, как сотни прожитых дней. Испещренные глубокими бороздами, сухими и ломаными, ветви словно пережили множество суровых зим. Но была среди них и другая, не похожая на остальные. Тонкая и гладкая, совсем молодая, она тянулась прочь от всех прочих ветвей, будто боясь даже находиться рядом. Прямая, как первый солнечный луч, и хрупкая, как птицы в густой кроне дуба.
Мерлик прикоснулся к ней. Он чувствовал, что этой ветви хватит одной ночи в его руках, и она пустит ростки. А если не выпускать ее и вторую ночь, то она станет новым стволом, будет тянуть все соки из земли, и сухие руки по другую сторону ствола опадут, как ненужная листва. Мерлик вырастит из ветви новое дерево, крепкое и сильное, которое станет настоящим украшением его сада. Но уже не сегодня – глаза хранителя леса сами собой закрывались, а пальцы были больше не в силах держать странное деревце. Тонкая ветвь окрепла, а значит, она доживет до следующей ночи.
* * *
Айя не хотела брать Джонаса к донуму, но Лацерна, рыча и скалясь на принцессу, ясно дала понять, что не уедет с дочерью короля по собственной воле. Оттого они и оказались втроем в пустом коридоре школы глубокой ночью. Вдоль стен горели факелы, освещая им дорогу, а из окна по каменному полу перед ними пролилась дорожка лунного света. Ближайшие к ним стражники сопели этажом ниже, возле больших аудиторий, и Айя позаботилась о том, чтобы их сон не потревожили ни шаги, ни шепот. Джонас брел за принцессой, нервно оглядываясь вокруг, хоть и знал, что на четвертом этаже сейчас, кроме них, не будет ни души. Донум не нуждался в охране – дверь внутрь анимы появлялась только раз в году, в день Представления, а после вновь растворялась в коре. Само древо, веками впитывая силы монарших детей, могло выстоять против пожаров, наводнений и атаки десятка магов. Столько людей не было в распоряжении принцессы, но сейчас Айя обладала оружием пострашнее – Лацерной. Дракониха, все еще недовольная ночным пробуждением, следовала за хозяином, сердито виляя хвостом. Джонас знал, что ей не составит труда проделать небольшую дыру в дереве, а за кусок говядины, который его предусмотрительная подруга подготовила для защитницы в качестве награды, Лацерна спалит весь донум целиком, вместе с шаром Анте.
