Солнце еще не поднялось над горизонтом, а принцесса уже стояла в небольшой конюшне на окраине столицы, ожидая Джонаса. В ней бурлила энергия – вглядываясь в пустынную дорогу меж двух линий домов, Айя нервно переминалась с ноги на ногу, пока Тео молча седлал ее лошадь. Наконец вдали показалась фигура Джонаса. Он шел пешком, ведя за уздцы двух лошадей, и морозным утром их шаги эхом отражались от закрытых ставен.
– Не может быть… – вырвалось из уст принцессы, едва она увидела Баркару, покорно следующую за ее лучшим другом. Сорвавшись с места, Айя подбежала к драконьему сыну, не веря своим глазам. Огнегривая кобыла при виде своей хозяйки подняла еще выше грациозную шею и приветственно фыркнула, после чего потянула поводья вперед, коснувшись мордой щеки принцессы.
– Где ты ее нашел? – все еще не веря своим глазам, пролепетала Айя, поглаживая лошадь по темной шее. В ответ на ласку огненная грива Баркары разгорелась ярче, развеваясь по ветру, и Джонас отпустил поводья лошади, отводя своего коня подальше от опасности.
– Мейсон купил у директора Баркару, – признался драконий сын, избегая изумленного взгляда подруги. – Я узнал об этом только после того, как заметил ее берейтора в конюшне. И пошел к брату, желая выяснить причину этого поступка. Но он не ответил мне. Я не понимаю, что между вами сейчас происходит, – сказал Джонас, буравя взглядом кожаные ремни своего седла, – но не намерен делать вид, что меня все устраивает. Баркаре не место в конюшнях моей семьи. Она принадлежит тебе.
– Спасибо, – сказала принцесса, зарываясь носом в гриву огненной лошади. Сейчас она чувствовала себя ребенком, которому сделали неожиданный подарок, – благодарность и любовь переполняли ее. – Спасибо.
* * *
Они покинули столицу верхом, едва солнце взошло над горизонтом, и направились к колодцу. Восточные ворота остались далеко позади, единственная узкая дорога под копытами лошадей петляла меж вспаханных полей. Над землей маревом клубился туман, лениво перетекая вслед за ветром, и дорога терялась в его белесой толще; воздух полнился влагой, отчего каждый вздох давался с трудом.
Если не делать остановок, то до колодца можно добраться за полдня – так сказал Глен, объясняя принцессе путь. Если он и был удивлен желанием Айи вновь найти Чаод-Мирио-Нас, то не подал виду. Бывший страж Винсента легко согласился сохранить эту поездку втайне от королевы – он хорошо понимал желание монаршего ребенка вырваться из столицы хоть на день. В прошлый раз именно эта поездка помогла его ныне мертвому господину набраться сил, выбросить из головы дурные мысли.
Одно лишь осталось непонятым между бывшим охранником Винсента и принцессой – стойкое нежелание последней взять Глена с собой. Но выработанная за годы службы привычка подчиняться взяла свое, и он закрыл глаза на проделки монаршей дочери, как сотни раз до этого потакал прихотям ее брата.
Глаза Джонаса слезились от ветра, а пальцы немели, сжимая поводья. Лошади галопом неслись по открытой местности, и драконьего сына била крупная дрожь. Но от холода мерз только он – Долор, привыкший к ледяным ветрам, уверенно вел своего скакуна вслед за огненной красавицей Баркарой. Строптивая лошадь неслась по дороге будто на крыльях; ее пламенные копыта оставляли выжженные следы на мерзлой земле, а в развевающихся языках огненной гривы пряталась от холода Айя. С Баркарой она не чувствовала страха перед неизведанной дорогой – ее лошадь могла найти путь назад, даже заблудившись в пустоши, где ориентирами были бы только черная земля и небо.
– Айя, – сквозь свист ветра донесся взволнованный голос Джонаса, и принцесса нехотя подняла голову. Она посмотрела туда, куда указал друг, и внутри что-то оборвалось. Страх сжал ребра, и Орлица остановила Баркару, натягивая поводья до самой шеи. Рядом с ней замер Глубина, подняв голову к небу. Судя по его настороженному лицу, он видел то же самое.
Владыка над их головами пришел в движение. Это сложно было рассмотреть, находясь в столице, – необъятное тело Санкти оставалось неподвижно, как и его раздвоенный хвост, по-прежнему накрывающий часть морских просторов. Двигалось только крыло, укрывающее вспаханные поля аж до самого маяка. Там, где оно плотно соприкасалось с хвостом другого Владыки, защищающего часть моря и земли в глубине континента, появилась брешь. Светлая тонкая полоса, не больше десятка метров в ширину, расчертила Мертвое море. От этой полосы до путников простирались километры пути, но маги не смели сдвинуться с места. Они с ужасом наблюдали, как полоса расширялась и удлинялась, дотягиваясь до линии берега. Как она поднялась по холму и замерла, а после затянулась обратно.
Перед Джонасом в седле заворочалась Лацерна. Подняв сонную морду вверх, она принюхалась и вновь уложила голову на лапы. Дракониха заснула, в то время как и ее хозяин, и его спутники не могли прийти в себя. Они стали свидетелями движения Санкти и приняли это на свой счет, впрочем, как принял бы и любой другой маг, увидь он то же самое.
– Нам лучше вернуться назад, – не выдержав, первым предложил драконий наследник. – Это предупреждение. Владыки не хотят, чтобы мы продолжали свой путь.
– Я быстрее поверю, что Владыке стало тесно, и он чуть подвинулся. Проводить вечность в одном положении утомляет. Не нагнетай, Джонас, – попросила Айя, удерживая поводья. Ее лошадь гарцевала, желая сорваться в путь, уподобляясь своей хозяйке.
– Будь Владыка действительно против нас, тень разорвалась бы над нашими головами.
Ища подмоги, Джонас перевел взгляд на охранника Айи. Тео не спешил перечить принцессе, и драконий сын нутром чуял, что у него намного больше причин молчать, чем ранее ему казалось. Долор вел себя скованно с самого утра, так и не рассказав принцессе о том, что происходило с ним в мерличьем саду. Джонасу было интересно, как охранник обманул мерлика, но Айя не хотела расспрашивать Тео. Она вела себя так, словно с Долором ничего не случилось, сбивая с толку и без того запутавшегося друга.
Айя пришпорила лошадь, и Баркара ринулась вперед; бессильному магу ничего не оставалось, как последовать за подругой.
Время пыталось побороть глубины Чаод-Мирио-Нас, но его строили на века – четырехугольное равностороннее сооружение, которое сужалось вглубь, пережило много сотен зим без человеческого присмотра. Колодец построили вблизи полей, которые сейчас пустовали, и собранную воду использовали для полива урожая в засушливые летние дни. Каждая грань колодца длиною в тридцать метров изобиловала ступенями из известняка, протягивающимися до самого дна; по ним не раз спускались люди, набирая дождевую воду в большие бадьи. Когда-то давно маги считали, что дождевая вода куда полезнее речной. Они верили, что дождь – это воды Вечного Океана, полные чудотворной силы; что Владыки спускают эту воду на землю, омывая своих драгоценных детей. Что ни одна вода, созданная или набранная на земле, не напоит почву так, как воды Океана; что за каждым дождем, рассветом, метелью и грозой стоят всесильные Санкти, которые не смыкают глаз, наблюдая за своими творениями.
Но со временем вера людей ослабла. Воды в колодце, каким бы большим он ни был, не хватало на гектары полей. Маги стали использовать речную воду и стихийный дар, чтобы не остаться без еды. И с каждым выращенным урожаем они все меньше верили в особенность дождевой воды; забывали о страхе перед грозой и не видели ничего нового в рассвете; дождь стал просто водой, льющейся с неба, а Санкти – безмолвными создателями, которые все меньше влияли на своих детей. Жизнь вокруг Чаод-Мирио-Нас постепенно угасала и в конце концов вовсе исчезла. Владыки же, будто в отместку, сделали из колодца дверь в свое святилище как напоминание о том, что некогда он был воздвигнут в их честь, а сейчас прозябал в безызвестности, оставленный на произвол судьбы.
