Похоже, поступок Белль потряс и Чудовище, но если Мориса он безмерно огорчил, то Чудовище просто удивилось.
– Ты заняла его место? – спросило оно у Белль. – Почему?
– Он мой отец, – не раздумывая ответила девушка.
– Он глуп, – возразило Чудовище. – Как и ты.
Не говоря больше ни слова, оно схватило мастера за рубашку и потащило за собой.
Белль подавила рыдание, уже готовое вырваться из груди. Она молча наблюдала, как отец вслед за Чудовищем исчезает на лестнице. Девушка подождала, прислушиваясь к смолкающим звукам шагов на лестнице. Наконец в башне стало тихо, и тогда Белль обессиленно осела на пол; по ее щекам потекли слезы, холодные, обжигающие, как начавшийся снег за окном. Девушка могла думать только об одном: что теперь с ней будет?
Глава VI
Чудовище страшно устало – устало и растерялось. Оно до сих пор не понимало, почему у него в темнице сидит красивая молодая женщина, в то время как настоящий вор, ее отец, едет в замковом экипаже обратно в свой уютный дом. Бессмыслица какая-то.
С другой стороны, подумало оно, распахивая двойные замковые двери, в его жизни уже давным-давно нет никакого смысла.
Ворвавшись в фойе, Чудовище едва не столкнулось с Люмьером и Когсвортом. Канделябр и часы с тревогой ждали его возвращения.
– Хозяин, – начал Люмьер. – Раз уж девушка поживет с нами какое-то время…
– И, я надеюсь, «навсегда» – это было преувеличение, – сказал Когсворт своим напыщенным тоном идеального мажордома. – У нас не настолько большой штат, чтобы обеспечить надлежащие условия пребывания… – Чудовище метнуло на него злобный взгляд, и Когсворт умолк.
Люмьер, однако, не дал себя запугать.
– Вне зависимости от того, останется ли она на день или на всю жизнь, – проговорил он вкрадчиво, – я уверен, вам захочется предложить ей более удобную комнату.
– Весь этот замок – просто одна большая тюрьма, – резко ответило Чудовище. Шапо, вешалка, попытался забрать у хозяина плащ, но Чудовище одним взмахом лапы отшвырнуло слугу с дороги и начало подниматься по центральной лестнице, отрывисто бросив через плечо: – Так какая разница, будет у нее кровать или нет?
Потом, не дожидаясь ответа, хозяин замка исчез в темноте.
Когсворт подождал, пока Чудовище уйдет, и, лишь убедившись, что господин его не услышит, вполголоса произнес:
– Да. Замок стал тюрьмой из-за вас, сир. Мне ужасно нравится быть часами. – Он удрученно вздохнул. Будучи старшим над прочими слугами, Когсворт знал, что должен всегда служить для них примером и образцом, что бы ни случилось. Однако порой это давалось ему с трудом. Иногда тяжело было забыть, что он и все остальные слуги находятся в нынешнем бедственном положении только по одной причине: из-за своего хозяина, которому до сих пор обязаны служить. – Так и знал, что он не сможет просто ответить «да».
– Ну, строго говоря, он ведь не сказал «нет», – заметил Люмьер. Одарив мажордома хитрой улыбкой, канделябр направился к лестнице, ведущей в тюремную башню.
Когсворт молча шагал следом; он уже понял, что задумал Люмьер. Склонного к романтике лакея можно читать как открытую книгу. Подсвечник собирается освободить девушку и разместить ее в каком-то помещении… поприятнее, в надежде, что она и есть та, кому суждено снять проклятие, под гнетом которого они живут много лет. Только Люмьер забывает одну простую вещь: проклятие до сих пор не снято потому, что Чудовище остается чудовищем не только снаружи, но и внутри. Проклятие, которое наслала на них волшебница, можно снять, только если кто-то полюбит чудовище.
Когсворт вздохнул, понимая, что друг действует исключительно из добрых намерений. Однако Когсворт был реалистом. Не важно, где девушка будет ночевать… она не полюбит Чудовище. Если Люмьер настоит на своем и выпустит ее из темницы, то тем самым лишь разозлит хозяина. Когсворт вразвалочку заковылял к лестнице. Нужно остановить Люмьера, прежде чем канделябр натворит что-то, о чем они все пожалеют.
Но Люмьер уже открыл дверь камеры.
– Прошу прощения за вторжение, мадемуазель, – сказал он в темноту, – но хозяин прислал меня, дабы сопроводить вас в вашу комнату.
Белль сидела на полу, и ее щеки были мокрыми от слез. Услышав голос Люмьера, она поспешно встала.
– В мою комнату? – озадаченно переспросила она. – Но я подумала…
– Вы ошиблись, – ответил Люмьер. – Хозяин, конечно, чудовище, но не монстр.
В следующий миг Белль появилась на пороге камеры, держа над головой занесенную табуретку. Огляделась, ища взглядом говорящего.
– Я здесь, – позвал Люмьер.
Белль посмотрела вниз, увидела Люмьера – тот помахал ей свечой – и завизжала. Потом, словно увидев забравшуюся в кладовку мышь, Белль швырнула в Люмьера табуретом, сбив канделябр на пол. Свечи подсвечника погасли, и башня погрузилась в темноту.
Одна за одной три свечи снова загорелись. Белль наблюдала, как свет выхватил из тьмы два глаза и рот, сделанные из металла.
– Что вы такое? – спросила она наконец.
– Я – Люмьер, – ответил канделябр, посылая Белль довольно легкомысленную улыбку.
– И вы можете говорить, – заметила Белль.
Тут в башню наконец-то поднялся Когсворт. Он совсем запыхался после долгого подъема и на несколько секунд остановился на верхней ступеньке, тяжело дыша.
– Конечно же, он может говорить, – заявил Когсворт наконец. – Как бы еще он смог общаться? – Потом мажордом повернулся к Люмьеру и упер руки в бока. – Как старший над слугами, я требую, чтобы ты сообщил мне, что именно собираешься делать.
– Лучше просить прощения, а не разрешения, – ответил Люмьер уклончиво.
Пока эта парочка препиралась, Белль бочком-бочком пробралась обратно в камеру, а еще через несколько секунд появилась снова, держа в руках кувшин с водой. Завидев потенциальную опасность, Люмьер взмахнул позолоченной рукой.
– Un moment, мадемуазель… – воскликнул он. Затем понизил голос до шепота: – Если мы не снимем проклятие до тех пор, пока не упадет последний лепесток, то никогда не превратимся обратно в людей. Чем ты хочешь быть до конца своих дней, Когсворт? Человеком или каминными часами?
Мажордом нахмурился. Люмьер, конечно, прав, и все же…
– Если он нас поймает…
– А мы потихоньку, – пообещал Люмьер. Потом посмотрел на Когсворта так жалобно, что часы сдались и слегка кивнули. Не медля ни секунды, Люмьер повернулся к Белль.
– Вы готовы, мадемуазель? – спросил он, кланяясь и указывая одной из своих свечей в сторону лестницы.
Белль посмотрела на подсвечник, на часы, снова на подсвечник, затем окинула взглядом камеру. Идти с говорящими вещами не хотелось, но и оставаться в камере мало радости – уж лучше отсюда выбраться. Набрав в легкие побольше воздуха, девушка наклонилась, подняла Люмьера и пошла следом за Когсвортом вниз по лестнице.
