Морис никогда этого не говорил, но Белль знала, что отец понимает, как ей хочется посмотреть мир, выбраться из маленького городка, в котором, как ему казалось, она в безопасности. Стоило подумать о деревне, и на память пришли обидные слова жителей, услышанные утром. Мягко, чтобы не огорчить отца, Белль проговорила:
– Папа, ты не считаешь меня странной?
Очевидно, тон ее вопроса встревожил Мориса, и он оторвался от работы.
– Ты считаешь себя странной? – повторил он. – Откуда такие мысли?
Белль пожала плечами.
– О, не знаю… Люди говорят.
– Есть вещи похуже людских сплетен, – грустно сказал Морис. – Пусть жители этой деревни довольно ограниченные, зато здесь безопасно.
Белль открыла было рот, чтобы возразить. Вечно отец прибегает к этому аргументу. Девушка знала, что в его словах есть резон, и все равно не понимала, почему отец так не хочет покидать городок.
Видя, что его обычное объяснение не убеждает Белль, Морис быстро сменил тему.
– Когда я еще жил в Париже, – сказал он, – я знал одну девушку. Она очень сильно отличалась от других, намного опережала свое время, и люди потешались над ней, но в один прекрасный день обнаружили, что начали ей подражать. Знаешь, что она часто говорила?
Белль покачала головой.
– Она часто говорила: «Люди, которые шепчутся у тебя за спиной, там и останутся». – Морис помолчал, давая дочери время обдумать услышанное, потом добавил: – Те, кто осуждает тебя у тебя за спиной, никогда тебя не догонят.
Белль медленно кивнула. Девушка любила такие маленькие истории, с помощью которых Морис пытался чему-то ее научить. Вообще-то ей подумалось, что она уже успела услышать их не по одному разу. Отец хотел показать ей, что все хорошо и нет причин для переживаний, что это нормально – не быть частью толпы. Она снова кивнула и мягко сказала:
– Я понимаю.
– Та женщина была твоей матерью, – добавил Морис с улыбкой и, взяв дочь за руку, крепко сжал.
Белль улыбнулась в ответ, чувствуя, как на сердце становится тепло и грустно. Она не помнила свою мать, у нее были только истории, которые ей поведал отец. Однако Морису тяжело давались эти воспоминания, поэтому он рассказывал Белль лишь разрозненные эпизоды, да и то нечасто.
– Расскажи еще о маме, – попросила Белль, видя, что Морис снова собирается вернуться к работе. – Пожалуйста, хоть что-нибудь.
Отец замер, не донеся руку до музыкальной шкатулки, медленно поднял глаза на дочь.
– Твоя мать была… бесстрашной, – сказал он. – Чтобы узнать больше, тебе достаточно просто посмотреть в зеркало.
Взяв пинцет, он подцепил последнюю шестеренку, вставил ее в механизм музыкальной шкатулки, и деталька со щелчком встала на место. Шкатулка заиграла.
– Она прекрасна, – сказала Белль. Потом посмотрела на портрет, висящий над отцовским рабочим столом. На нем была изображена та самая женщина, миниатюрную копию которой мастер поместил в музыкальную шкатулку. Это она держала розу, а малютка, над которой она склонялась, была сама Белль. Единственное изображение матери, которое девушка когда-либо видела.
– Думаю, ей очень понравилась бы эта шкатулка, – мягко добавила Белль.
Но Морис ее уже не слышал, он полностью погрузился в свой мир музыкальных шкатулок. Белль не стала больше говорить о матери, чтобы не огорчать отца. Она повернулась и пошла наверх. Девушка очень любила своего папу и всеми силами старалась оберегать его от боли и страданий, которых он достаточно натерпелся в жизни. Только иногда она задавалась вопросом, может ли ее жизнь свернуть с привычной колеи, которую они с отцом для себя выбрали.
Глава III
Белль помахала рукой отцу – он только что отъехал от крыльца. Филипп, огромный добродушный тяжеловоз, мотал головой и весело пофыркивал, радуясь возможности размяться.
Каждый год Морис отправлялся на большой рынок в одном из соседних городов, чтобы продать музыкальные шкатулки, над которыми трудился весь минувший год. Свой товар он загрузил в повозку и надежно упаковал, чтобы не повредить во время долгой поездки. И, как и каждый год, Морис оставил Белль дома. Он всегда говорил, что это для ее же безопасности; еще он иногда добавлял, что нельзя оставлять домик без присмотра. Как бы то ни было, каждый год повторялось одно и то же. Мастер загружал повозку, Белль запрягала Филиппа, а потом они с отцом прощались. Белль поправляла отцу шейный платок, а Морис всегда спрашивал: «Что тебе привезти с рынка?»
«Такую же розу, как на картине», – неизменно отвечала девушка.
Потом отец и дочь обнимались, Белль похлопывала Филиппа по теплому боку, и Морис отправлялся в дорогу.
В этом году весь этот ритуал повторился в точности. Когда отец и Филипп наконец исчезли из виду, Белль вздохнула. «Итак, – подумала она, возвращаясь в дом. – Что же теперь?» Можно почитать, прибраться в доме или поработать в саду, но почему-то ни одно из этих занятий ее сейчас не привлекало. Хотелось сделать что-то другое, как-то отвлечься от мыслей вроде «горе мне, горе», охватывавших ее всякий раз, когда отец уезжал на рынок. Взгляд ее упал на большую кучу грязного белья, и Белль выгнула бровь. Обычно она терпеть не могла заниматься стиркой. У фонтана всегда сидели сплетницы-прачки, при виде Белль принимавшиеся многозначительно перемигиваться. Стоило ей подойти, и они начинали говорить громче, а их смех делался холоднее, так что стирка превращалась для девушки в пытку. Если бы можно было все перестирать за пару минут…
Оглядев комнату, она заметила одну из кожаных упряжей Филиппа и корзину яблок. Вдруг девушке в голову пришла одна идея. Улыбнувшись, она побежала в сарай, взяла все, что нужно, и направилась в деревню. К ее облегчению, у фонтана сидела одна-единственная девочка с грустными глазами. Белль уже случалось видеть ее в городке: девочка всегда была одна, и по тому, как та сутулилась и избегала смотреть людям в глаза, Белль заключила, что у бедняжки не очень много друзей. Белль наблюдала, как девочка окунает в фонтан рубашку, потом достает и принимается стирать.
Свалив груду белья на край фонтана, Белль начала доставать из карманов фартука принесенные вещи. Потом подошла к мулу горшечника Жана – животное стояло у двери в таверну, опустив голову и согнув одну заднюю ногу. Белль прикрепила один конец упряжи к уздечке мула, а другой – к маленькому деревянному бочонку. Потом свалила белье в бочонок, насыпала сверху мыльной стружки, подняла бочонок и бросила его в фонтан. Бочонок опрокинулся набок и стал медленно заполняться водой. Довольная получившимся результатом, Белль подошла к мулу и покачала у него перед носом яблоком. Мул пошел вперед. Девушка заманила его к фонтану и заставила ходить по кругу.
– Что ты делаешь?
Оглянувшись, Белль увидела, что девочка озадаченно наблюдает за ее действиями.
– Стираю, – ответила Белль как ни в чем не бывало.
