– Я живу в Каньоне Дождей, – повторил хозяин, – но пришлось делать изрядный круг, чтобы уйти от преследователей. Думаю, не так просто преодолеть химаев и Речных людей, потому до нас они теперь не доберутся.
– А кто нас преследует? – осторожно спросил Еж и протянул ноги к костру.
– Лучше вам этого не знать. – Ог поднял голову и посмотрел Птице в глаза.
Взгляд внимательный, серьезный. И какой-то добрый, что ли. Не было в серых глазах хозяина злости, жестокости или раздражения. Даже насмешки сейчас не было, но девушке почему-то стало очень неловко. Вновь почувствовала она силу хозяина и его жесткую волю. Все будет так, как он решил, несмотря на дружелюбность и ласковость. Но может он не станет причинять зла своим рабам? Ведь относится же он хорошо к Ежу?
– Ведунья Хамуса знает о Каньоне Дождей, – совсем тихо сказала Птица и опустила ресницы.
– Это я тоже знаю, – тут же ответил Ог, – больше она не посмеет кидать кости на меня. Да и карта, по которой она гадала, сгорела в огне. Думаю, я достаточно напугал Хамусу.
Птица вздрогнула, потянулась пальцами к правому запястью и, ощутив гладкую пустоту кожи, потрясенно проговорила:
– Так это ты вызвал пожар у ведуньи?
– Да. Я всегда чувствую, когда на меня колдуют. Не люблю этого. Каньон Дождей большой, и там у меня свои люди. Жрецы не осмелятся напасть в тех местах. А тут они нас не найдут и не догонят.
– Ты думаешь, что жрецы гонятся за нами? – удивленно вытаращился на Ога Еж. – Зачем им это? Ты ведь честно купил Птицу и Травку. И меня тоже…
– Лучше вам пока этого не знать. Спите спокойно. Тут они до нас не доберутся. С химаями я легко справляюсь, да и с Речными людьми тоже. Но со жрецами будет настоящая битва, и мне не хотелось бы вступать в нее. По крайней мере, сейчас.
– Зачем тогда купил нас? – спросила Птица и тут же пожалела о сделанном. Как она смеет задавать вопросы хозяину? А если он сейчас отвесит тумаков и за лишнюю болтовню, и за то, что не усмотрела за Травкой?
– Все еще дуешься из-за своих браслетов? – Глаза Ога блеснули весельем. – Вы глупеете, пока на вас ваши обрядовые побрякушки. Надеетесь на браслеты, а своей головой не думаете. Не они определяют вашу жизнь, а те решения, которые вы принимаете.
– Мы не принимаем решений, – удивленно пояснил Еж, – мы же рабы.
– Вот именно. Птица, ты кто? Что скажешь о себе?
– Я? – Девушка озадаченно потерла ухо. Никогда еще не приходилось отвечать на такие странные, и в то же время простые вопросы. – Я – рабыня.
– Этого я и ожидал, – хмыкнул Ог, взял длинную палку и принялся выкатывать из золы черные, дымящиеся картофелины. – А разве ты не красивая девушка? Разве ты не добрая? Птица, ты добрая?
Духи! Еще никто не задавал ей таких странных вопросов! Конечно, она красивая девушка. Но она всегда была рабыней, еще до того, как расцвела ее красота.
– Так кто ты в первую очередь – красивая девушка или рабыня? – Ог будто угадывал ее мысли.
Картофелины выкатывались из костра послушными шариками, посеревшая зола вспыхивала нарядными оранжевыми огоньками.
– Наверное, рабыня.
Ог улыбнулся, поднял глаза и медленно, точно неразумному ребенку, пояснил:
– Ты в первую очередь девушка. Ты – человек. Тебя родила такой твоя мать. С самого начала ты была девочкой и ею остаешься. После станешь женщиной, бабушкой – и так до самого конца. А рабыней тебя сделали люди, это не твоя настоящая сущность. Понимаешь?
Птица не понимала. Вроде бы смысл слов простой, но он ускользает от нее. Да, она девушка, человек, как сказал Ог. Но какая разница, если она все равно себе не принадлежит?
– Ты можешь выбирать, что тебе делать: доброе или злое. Вот как сегодня с Травкой. Ты могла защитить ее, а могла бросить, что ты и сделала.
– Если бы я кинулась за ней, меня бы убили.
– Если бы ты смотрела за малышкой хорошенько, как я тебе велел, ты бы не оставила ее на склоне, – наставляюще сказал хозяин.
Так просто сказал, даже немного ласково. Ни тумаков, ни ругани. Хозяин, видимо, у них добрый, и за оплошности просто журит, а не наказывает…
– Надо уметь отвечать за тех, кто зависит от тебя, и делать доброе для людей, – снова заговорил Ог и тут же добавил: – Берите картошку. Дуйте и чистите. Только глядите, не обожгитесь.
– Доброе велел делать Моуг-Дган, – вдруг сказал Еж, – поэтому мы все должны делать доброе.
Охотник поморщился, насадил на палочку картофелину и, медленно счищая с нее шкурку, пояснил:
– Добро надо делать, чтобы самим не превратиться в чудовищ. Для себя надо делать добро и для тех, кто рядом с тобой.
Птица ничего не ответила. Пойди разберись, что будет добром, а что нет. Это не так просто, как говорит Ог. Есть такое добро, в глубине которого таится страшная сила, способная разрушить все, что находится рядом с ней. Как в Травке, например. Недаром девушке слишком часто видятся странные картинки, в которых звучат слова о силе и сияют магические круги, обведенные белым и черным песком.
Вот охотник сидит и рассуждает о добре, а сам вмешался в жизнь людей, которые его совсем не ждали. Купил рабов и объясняет им, что поступать они должны, как свободные, потому что рождены человеками. Только все это ложь, ведь если бы Птица была свободной, то давно бы уже шла к родному городу Линну, туда, где золотятся шпили храма Набары, а не сидела, разомлевшая от жары, в темной пещере и не жевала печенный в углях картофель.
Охотник и сам таит в себе отнюдь не добрую силу, которая отнимает жизнь у людей и животных. Конечно, Речным людям так и надо, они и сами горазды убивать. Но кто знает, у кого еще забирал жизнь Ог?
– Держи, – неожиданно резко велел он и подал девушке глиняную миску с очищенной картошкой.
Птица протянула руку и почувствовала теплое прикосновение хозяина. Не удержалась, взглянула ему в лицо. Глаза его стали серыми, мрачными. Слабые отблески огня лениво переползали по неровным стенам пещеры, но в зрачках Ога пламя отражалось яркими всполохами. А может, это были отблески чудовищной силы, что таилась в нем и так пугала девушку? Внезапно она поняла, что хозяин знает все – ее желания, мысли, намерения, и что для него не составит никакого труда предугадать решения и поступки Птицы, да и Травки с Ежом тоже.
Девушка отдернула руку, все еще глядя на пляску отражений в серых глазах Ога. Тот улыбнулся кончиками губ и жестко велел:
– Бери картошку.
В его голосе уже не было мягкости, лишь твердая власть. Воля хозяина.
Птица тоже улыбнулась, опустила ресницы, схватилась за глиняную миску. Вот и вся философия. Отношения хозяина и рабы. Он будет учить их тому, как делать добро и чувствовать себя людьми, а они будут выполнять его указания.
Уж лучше бы она стала жрицей Набары. В храме нет двойных правил. И браслеты удачи остались бы при ней, и духи бы не отвернулись от нее в гневе.
