Если бы он сумел совершить такой восхитительный вояж, то не стал бы сразу представляться ей; он постарался бы очаровать ее своими благородными манерами, своими многочисленными добродетелями… Она не смогла бы устоять перед этим неизвестным рыцарем, спасающем ее от разбойников, сражающимся ради нее в смертельном поединке и предлагающим ей свою руку… Он стал бы для нее просто Филиппом, а не принцем Испании…
Не тут ли было зарыто зерно, из которого вырастали все его мечты? Не хотел ли он, чтобы в нем полюбили его самого, Филиппа? Ах, какие эгоистичные это были мечты! И все же сейчас он не желал ничего иного. До сих пор только Леонора любила его совершенно искренне и бескорыстно. Отец слишком нуждался в его способности когда-нибудь занять трон. Мать видела в нем олицетворение ее исполненного долга перед супругом и королевским домом. Альба, Гранвиль, Табера, герцог Медины Сидонии – все те, кто клялись, что будут служить ему, не щадя своих жизней, – ничуть не заботились о нем самом; они просто выражали свою преданность наследнику испанской короны. Кто из этих людей будет любить его по-прежнему, если с ним что-нибудь случится? Только Леонора. А она порой раздражала его, потому что все еще относилась к нему, как к ребенку.
Никто не мог подарить ему любви, в которой он нуждался, – никто, кроме Марии Мануэлы.
Ему не терпелось увидеть ее; он хотел рассказать ей обо всех своих тяготах, предстать перед ней человеком, которого еще не знал никто, даже Рай и Леонора.
Она снилась ему; с ее именем на устах он засыпал и просыпался. И вот теперь, думал он, его сны станут реальностью. Ему больше не придется шептать воздуху эти сладкие звуки – «Мария Мануэла»; она будет рядом с ним. И он всегда будет нежно любить ее за эти пухленькие губки и детское личико.
Чем больше он думал о ней, тем сильнее ему хотелось действовать, на время позабыв, что он не просто влюбленный юноша, а принц, единственный наследник испанской короны.
Чтобы встретить кортеж из Лиссабона, он выслал к испанской границе послов, которых возглавил герцог Медины Сидонии, самый богатый и знатный человек во всей Андалузии. В свите этого герцога были рабы из Индии, сам факт существования которых свидетельствовал о размахе испанских завоеваний; слуги носили неслыханно роскошные костюмы; что касается самого герцога, то даже носилки, на которых он ехал, украшала инкрустация из чистого золота. Португальцы – и Мария Мануэла в их числе – должны были осознать богатство и могущество Испании.
Филипп не без смущения думал о том впечатлении, какое испанские гранды могут произвести на инфанту. Какие чувства она испытает, сравнив его с этими красивыми, стройными мужчинами? Правда, у него было бы более блистательное окружение и более дорогие наряды, чем у герцога Медины Сидонии. Но мог ли соперничать с ним в привлекательности и обаянии? Если она будет готова к встрече с таким же очаровательным юношей, как Рай Гомес, то не разочаруется ли, увидев своего малохольного принца?
Он сделает все, чтобы она полюбила его. Он отбросит свою застенчивость и нерешительность. Ведь он будет уже не тем Филиппом, которого знали прежде.
В конце концов ему еще не исполнилось и семнадцати лет, у него впереди достаточно времени, чтобы вырасти.
Но мог ли он спокойно дожидаться формальной церемонии встречи? Он был обязан увидеть ее; составить впечатление о ней, прежде чем их официально представят друг другу. Ему очень нужно было получить это преимущество.
Казалось, Рай прочитал его мысли – потому, что однажды с загадочным видом сказал:
– Воображаю, какое искушение я испытывал бы на вашем месте.
Филипп поднял брови. Рай добавил:
– Мне бы хотелось выехать им навстречу… переодетым, конечно… смешаться с толпой… посмотреть на невесту перед тем, как нас познакомят.
Филипп невозмутимо посмотрел на свои руки – только немного покрасневшие щеки выдавали его волнение.
– Я подумаю над этим, – сказал он.
В толпе, собравшейся на главной улице Саламанки, чтобы посмотреть на приезд инфанты из Португалии, стоял молодой человек, окруженный шестью другими. Его бледное лицо наполовину скрывала бархатная широкополая шляпа. Слева от него опирался на изящную тросточку высокий стройный юноша с веселыми черными глазами.
Они видели, как португальскую процессию встретили испанские профессора из университета Саламанки; видели, как к ним присоединились магистраты и судьи в малиновых бархатных плащах и белых туфлях, выглядевшие особенно красочно среди унылого однообразия черных академических мантий и конфедераток. Охраняли процессию солдаты в блестящих шлемах с высокими перьями; крики толпы смешивались со звуками торжественной музыки.
Пройдя через городские ворота, гости вместе со встречающими направились ко дворцу герцога Альбы, где инфанте предстояло провести ночь.
У Филиппа радостно застучало в груди, когда он увидел свою невесту – она оказалась именно такой, какой он ее представлял себе. Ее внешность в точности соответствовала тому милому образу, который был запечатлен на его медальоне. Она ехала верхом на муле, покрытом дорогой парчой; седло сверкало серебряным орнаментом – таким же, как на ее роскошном атласном платье, украшенном живыми цветами с золотой тесьмой. Цветы были и на ее элегантной кастилианской шапочке из пурпурного бархата. Прекрасные черные волосы волнами ниспадали на худенькие плечи.
Он не отводил взгляда от этих густых локонов, от пухленького личика, от больших черных глаз. Так вот она какая – Мария Мануэла, которую он любит. Филипп видел, что она немного напугана торжественным приемом, богатством и великосветским лоском испанских придворных. Вот она какая, его кузина и будущая супруга…
Ему хотелось закричать: «О Мария Мануэла!.. Мария Мануэла, не бойся! Я защищу тебя!»
Затем он задал себе вопрос, кого она боится больше – всех этих чужих людей или своего будущего супруга?
Ах, если бы он мог подойти к ней, растолкать всех, кто сейчас окружает ее! Если бы он мог сказать: «Я разгоню весь этот сброд и увезу тебя отсюда!»
Но такие поступки могли совершать древние герои, а не наследник испанской империи.
Ему стало интересно, что она слышала о нем. Может быть, ее испугали какие-то лживые слухи? Может быть, ей не понравился его портрет, который он послал ей взамен серебряного медальона, лежавшего у него в кармане? На какое-то мгновение обычная нерешительность покинула его. Ведь это был самый важный день в его жизни. Перед ним верхом на муле ехала его будущая жена, а он стоял в толпе зевак, как любой из них. Ему нужно было всего лишь растолкать всех, кто стоял между ним и ею, – и он оказался бы рядом с ней.
Но врожденные привычки диктовали свою волю.
Он оставался на месте и смотрел на увенчанную цветами девушку, передавшую поводья своего мула дону Луису Сармиенто. Тот недавно стал послом Испании в Португалии. Сейчас он вел ее мула к роскошному павильону с балдахином, где ей предстояло принять почести от высших городских магистратов.
