– Похоронный дом Абрамсона. Это Вернон.
– Мистер Абрамсон, это Зои. Я была у вас…
– Я помню. Чем я могу вам помочь?
– У меня есть тело женщины, и ее горло перерезано. Я подумала… не сделает ли это бальзамирование проблематичным?
– Каким образом?
– Не знаю. Я просто пытаюсь понять, откуда взялась эта рана. Ее нанесли после смерти, и…
– Это разрез общей сонной артерии?
Зои моргнула.
– Понятия не имею.
Он вздохнул.
– У вас есть фотография, которую вы можете мне прислать?
– Ммм… конечно. Мне нужен ваш адрес электронной почты.
Вернон продиктовал ей адрес. Пока она отправляла фотографию, в комнату вошел Скотт и приветственно помахал ей. Зои улыбнулась ему.
– О’кей, – произнес Абрамсон. – Получил. Да, это выглядит как разрез сонной артерии.
– Хорошо… и что это означает для процесса бальзамирования?
– Ну, я предполагаю, что это было сделано во время процесса, – ответил Абрамсон.
– Что?
– Когда при бальзамировании вводится соответствующая жидкость, чаще всего разрез делается именно в общей сонной артерии. Хотя он, похоже, напортачил – дренаж расплескался по всей шее.
– И что это означает?
– Как я и говорил вам, это означает, что вы имеете дело с любителем.
– Но тело не было забальзамировано.
– Значит, он остановился до того, как закончил.
– Ясно.
– Что-то еще?
– Нет… спасибо, мистер Абрамсон. Вы мне очень помогли.
Зои отложила телефон, разум пытался воссоздать последовательность событий.
Убийца вошел, увидел, как Лили пытается что-то сообщить полиции. Он разорвал соединение и задушил девушку. А потом… решил забальзамировать ее.
Он мог просто избавиться от тела и найти другую проститутку. Почему же он этого не сделал? Наверняка понимал, насколько рискованно заняться бальзамированием. Весь процесс занимает около двух часов. Полиция, насколько он знал, уже в пути…
Это тело было для него слишком важно; вот единственное объяснение, которое она могла придумать. Он очень хотел его забальзамировать. Начал, потом остановился посреди процесса, который испортил. Забрал тело с собой… потом выбросил его в переулке, когда заметил впереди оцепление.
Непоследовательное поведение. Он стал непоследовательным под давлением. Зои сделала себе пометку.
Она вернулась к первой метке времени. К сдавленному слову. Позвала:
– Эй, Скотт, можешь подойти на секунду?
Он встал и подошел к ней.
– Что случилось?
– Можешь послушать этот кусок? Вдруг тебе удастся разобрать, что она пытается сказать…
Она запустила фрагмент.
Скотт нахмурился.
– Можно еще раз?
Она запустила. Он попросил еще раз. Зои запустила запись в третий раз. Потом, поскольку Скотт по-прежнему хмурился, поставила фрагмент на повтор, и они раз за разом слушали, как мертвая проститутка пытается идентифицировать своего убийцу. Одно слово. Казалось, что чем дольше они слушают, тем хуже его различают, а не наоборот.
– Знаешь, – сказал Скотт, – мне кажется, она говорит «советник».
Зои кивнула.
– На самом деле, я слышу там «паркетник», ну, как машина.
Они прослушали еще раз.
– Ага, я тоже слышу «паркетник», – сказал Скотт.
– А я как раз подумала, что больше похоже на «советник», – улыбнулась Зои.
– Итак… он ездит на «паркетнике»? Или он какой-то юрист?
Зои кивнула.
– Спасибо. – Она сделала пометку.
– Ты думаешь, этот профиль поможет нам взять парня? – спросил Скотт, взглянув через ее плечо на бумаги.
– Наверняка, – ответила Зои, надеясь, что он не услышит сомнений в ее голосе.
Глава 43
У редактора Гарри, Дэниела, иногда случались порывы вдохновения. И вот хороший пример: стоило Гарри намекнуть, что Дэниел не выполняет свою работу должным образом, как тот немедленно потребовал от него статью под заголовком «Девять причин, по которым Америка обожает ненавидеть Джастина Бибера».
Гарри сделал то единственное, что мог. Он отправился искать тему, которая преодолеет потребность Дэниела в мести, то есть то, что следовало сделать с самого начала. Он напишет материал о Гробовщике-Душителе.
Но ему нужен хороший ракурс. Дэниел дал ясно понять, что не интересуется мнением Опры по поводу этих убийств. Да и Опра вряд ли захочет разговаривать с Гарри после вирусной статьи, которую он написал два года назад: «Десять величайших знаменитостей, из которых вышли бы ужасные президенты».
Гарри решил поехать на то место, где нашли тело Моник Сильвы. Он припомнил, что слышал о мемориале, сооруженном там в ее память. Вот это и будет его ракурс – рассказать о реакции на убийства простых людей, а не об убийце или полицейской охоте. Люди хотят читать о себе.
Он подошел к мосту, посмотрел на кувшинки у берега. Красивое место, а в солнечный день вроде сегодняшнего еще красивее. Мимо прошла молодая пара; мужчина катил коляску, женщина прижималась к нему. Гарри немедленно подумал об абзаце с влюбленной парой в главной роли, парой, которая пытается отыскать смысл в чудовищной жестокости, случившейся в этом месте.
Памятник стоял по другую сторону ручья. Довольный, Гарри перешел мост, надеясь на какие-нибудь сентиментальные описания детских фотографий, рукописных писем и свечек. Памятник оказался горкой камней, к которой люди клали цветы. Гарри задумался, не рвали ли они эти цветы прямо в парке, но тут заметил неподалеку от памятника мужчину, который их продавал. Гарри ухмыльнулся и подошел к продавцу. Тот был одет в черное, рядом лежало несколько букетов печальных увядающих роз. Лицо мужчины выражало глубокую, бесконечную скорбь.
– Доброго дня, сэр, – произнес мужчина. – Не хотите купить цветок, положить к памятнику Моники Сильвы?
– Какая чуткая мысль, – сказал Гарри. – Бедная девушка, ее жизнь оборвана в таком юном возрасте…
– Ужасно, – согласился продавец цветов. – Всего один доллар. Пять долларов за достойный букет.
Гарри полез за бумажником, думая, что цинизм этого человека достоин по меньшей мере десяти долларов.
– Кстати, ее звали Моник Сильва, – заметил он, протянув банкноту продавцу.
Мужчина, рассеянно кивнув, выудил из ведра один из унылых букетов. Пока он заворачивал цветы в бумагу, Гарри вытащил пачку сигарет, достал одну и прикурил. Потом протянул пачку продавцу.
