В установившейся тишине слышен был даже шум ветра за открытым окном, не то что мерный звук её шагов. Но была в них какая-то неуверенность. Откуда бы? Остановилась она непосредственно передо мной. Даже прикоснуться можно, руку только протяни. Едва уловимое движение воздуха от колыхнувшегося сарафана донеслось до меня, а ощущение было, будто в ударную волну от ядерного взрыва попал. Ей-богу непонятно, как на ногах удержался!
– Да, я пришла к вам, Трифон Агафонович.
Чё?! По имени-отчеству? Это точно ко мне обращаются?!
– Любомила Голицына, к вашим услугам, – представилась она, используя совершенно для меня неожиданный оборот.
А где отчество-то? Ау? Я что, сознание потерял и сейчас брежу? Ведь не может такого быть! Она меня выше себя поставила?! А потом… Она опустилась передо мной на колени. Чувствую, либо лыжи не едут, либо… Ничего не понимаю!!! Да и не думал я в тот момент о высоких материях. Сарафан, её грудь ниже моего уровня глаз… Совместили. В мыслях было только – спасибо, господи, ты услышал мои молитвы!
– Передайте ему… Это не мы, но урон возместим полностью. Виновные понесут наказание.
– Что? – спросил, не поняв смысла сказанного.
О ком и о чем она? Только ответа на мои вопросы никто давать и не собирался. Голицына, опустив голову, плакала, потихоньку всхлипывая. Инстинктивно потянулся к ней, но остановился, не решившись довершить начатое. И так несколько раз. Наверное, со стороны было смешно смотреть. Однако собрать волю в кулак всё-таки смог и, обхватив её голову руками, прижал к своей груди. В ней, что ли, что-то надломилось? Но она, уже не таясь, неожиданно разревелась, обхватив меня руками и прижавшись всем телом. Мир, похоже, сошёл с ума.
– Спасибо, – сказала она, немного успокоившись и отстранившись.
Затем встала и вытерла глаза платочком, похоже, материализовавшимся прямо из воздуха. Спрятать его, по моему сугубо личному мнению, было негде. Как ни в чем не бывало, развернулась и гордой походкой прошествовала мимо бледного, как стенка, директора на выход.
– Господи, в чём я провинился?! – воскликнул неожиданно высоким, почти женским голосом руководитель нашей школы.
Затем он убежал с лёгкими завываниями.
– Ну, ты… и бабник! – выдала повернувшаяся ко мне Фрося.
А затем хрясь! По одной щеке, по второй, а потом развернулась и бежать на выход. Да что не так-то?!
– За что?! – с этими словами бросился за ней вдогонку.
Учительская тысяча триста восемьдесят седьмойспециальной математической школы. Время большой перемены
– Девочки, у нас водка есть?!
– Господин директор, у вас же язва!
– Да как-то теперь пофиг! Вы уж извините за мой французский, дорогая моя Дашенька. После того, что сегодня увидел…
– А вот дальше продолжать не стоит, – сказал вошедший в кабинет мужчина атлетического телосложения.
Женское большинство сразу обратило на него внимание.
– И спиртное тоже не стоит. Плохо оно сочетается с таблеточкой, – продолжил он же голосом, полным доброты и сочувствия.
– Что? – растерянно спросил директор.
– А вы что же думали, изверги мы? Нет, дорогой ты наш человечище. Медицина теперь на страже спокойствия всего государства и его устоев. Берите, не стесняйтесь. Побольше только запейте. Через несколько часов вы всё забудете, а я пока с вами побуду, чтобы ненароком чего лишнего не сболтнули. Хорошо?
Тысяча триста восемьдесят седьмая специальная математическая школа. Фойе перед входом
– Попалась! Фрося, ну куда же ты от меня побежала?
– Никуда, просто решила прогуляться. И вообще, отпусти.
– Ладно. О! Борис Моисеевич, наконец-то вы пришли. А тут столько всего уже произошло!
– Догадываюсь, Трифон Агафонович. Догадываюсь, – ответил он задумчиво, обернувшись на вход.
– Хорошо. Знаете, мне нужно с вами кое-что обсудить. Вот только как это сделать конфиденциально?
– Для этого у меня совершенно случайно завалялась глушилка. Главное, чтобы губы в объектив не попали и никого поблизости не было.
– А как далеко отойти? – спросил у него.
– Да к окну достаточно.
– Фрось?
– Хорошо, уже иду. Да откуда они только берутся?!
– Что? – задал недоумённо ей вопрос.
– Да опять… Какая-то к тебе припёрлась, – ответила она на мой вопрос, обернувшись.
В этот момент лягнулся пол, с хлопком входная дверь ввалилась внутрь, а само фойе затянуло пылью. Где-то вдали завыл ревун воздушной тревоги. А потом пропала сила тяжести.
– Трифон, срочно бежим отсюда!
Резкий переход в обращении со стороны Шниперсона несколько выбил из колеи. И тут гравитация вернулась, и мы, естественно, шмякнулись вниз, кто как.
– Хватай своего слугу, – продолжил он же, вставая с пола.
– Да что происходит?! – задал вопрос, поднимаясь.
– Звездец! Это Голицына. Только они так с притяжением играются!
– Но она же лишилась дара! – удивился его заявлению.
– Значит, уматываем ещё быстрее.
На крыльце тысяча триста восемьдесят седьмой специальной математической школы. Вернее, его руинах
– Любомила, ты думаешь то же, что и я? – обратилась к ней Воротынская.
После этих слов две находящиеся девушки синхронно посмотрели на зев разрушенного входа.
– Он мой жених! – заявила она.
– Фиг тебе, Милава, а не ириски! – с вызовом в голосе и дерзостью в позе заявила Голицына.
– Ты это помнишь?!
– И много чего ещё!
– Какая ты злопамятная!
– Сама не лучше!
– Согласна. Может, перенесём разборки? – сделала предложение Воротынская.
– Да. Мне тоже кое-что нужно обдумать, – согласилась с ней Голицына.
– Значит, по рукам.
Глава 21
Царьград. Императорский дворец. Три часа пополудни. Один из кабинетов
– Ты что ей такое наплёл, дебила ты кусок?! – орал император на своего секретаря, охаживая его папкой, даже на вид тяжёлой, приличных таких размеров, по голове.
Тот прикрывался руками и так и норовил увернуться. Получалось не всегда.
– Ваше величество, ничего такого! – при этом он пытался ещё и отбрехаться.
– Тогда с какого перепуга Воротынская решила, будто её сватают за внучка Грания?! – никак не унимался император.
– Государь, вы же сами видели запись, – вмешался третий мужчина, стоявший до этого момента немного в стороне и старавшийся не попасть под раздачу.
