Александр Волков слишком мало имел дело с уллами, иначе бы не подумал такого. В его голове птицелюди были чем-то вроде продвинутой и более честной версии земных цыган – ведь те за позолоченную ручку напророчат и неземную любовь, и сейфы, набитые купюрами. Знай Волков их получше, он бы понял, что крылатые предсказатели скорее могут приуменьшать и недоговаривать, чем приукрашивать. Но недаром говорят про блаженное неведение – о чем ты не знаешь, то тебя не беспокоит. Поэтому странные слова уллийки нисколько не помешали Александру с беспечностью, удивительной для столь много раз обжигавшегося человека, нырнуть в омут нового чувства.
Селена между тем не срывалась в непрерывное соло. Время от времени она удивительно к месту звучащими вопросами передавала инициативу Александру, и тот постепенно раскрывался, рассказывал о себе, своей жизни, своих увлечениях, с удовольствием видя, как вспыхнуло восхищение в глазах собеседницы, когда он заговорил о живописи и показал ей в телефоне несколько фотографий своих картин. Конечно, перед незнакомыми людьми раскрываться всегда проще, но тут было что-то большее, чем эффект попутчицы. Намного большее. В общении оба стали более раскованными и обсудили даже тему его неудачных романов, к которой Селена проявила удивительно живое сочувствие. И только к зловещей тени из своего детства Александр не приближался. У него было такое чувство, что одно упоминание о той жуткой тайне может разрушить все.
Волкову не хотелось, чтобы эта поездка заканчивалась. Он желал прямо противоположного – чтобы они ехали и ехали вечно, войдя в пространственно-временную петлю, и так никогда и не достигли пункта назначения. Да, он понимал, что у попутчицы можно попросить телефон, договориться встретиться после работы и вообще продолжить знакомство дальше уже в Санкт-Петербурге, выбросив из головы всякие мысли о проклятии, о вечных разрывах, словно именно в Селене было что-то магическое, способное разрушить эту мрачную карму. Да, все это было возможно, но внутри Александра жила неведомо откуда взявшаяся уверенность: что бы они там ни делали дальше, эти волшебные часы, полные беззаботного, ничем не омраченного счастья, больше никогда не повторятся, стоит им сойти с поезда. И ведь, казалось бы, просто говорят, не обнимаются, не целуются, а такое ощущение, что знают друг друга целую вечность и нет во вселенной для них никого ближе и роднее друг друга. Это и поражало Александра, потому что ни в один из предыдущих неудачных романов, даже в счастливые вроде бы начальные периоды, когда было все – и объятия, и поцелуи, и постель, такого он не испытывал.
И ведь нельзя было назвать их родственными душами. Нет, Александр чувствовал, насколько Селена отличается от него. Она была словно лесной пожар по сравнению с камином. В его упорядоченной, распланированной, будто оцифрованной жизни была четко отмеренная доза безумства, и почти все оно выплескивалось в его картинах. Она же казалась самим хаосом, заключенным в человеческом теле, которому там тесно, который рвется наружу и заставляет своего носителя постоянно творить нечто как минимум странное и эксцентричное… А как максимум? Она была живым сгустком энергии, и Александр не сомневался: сумей она направить всю эту энергию в каком-то одном направлении – и обязательно достигнет в нем просто неимоверных высот. Скажем, реши она писать картины – и величайшие мастера Вечнолесья и Эллезара покраснеют от стыда и съедят свои холсты, что уж там говорить о безвестном художнике Александре Волкове! Но, похоже, ей было попросту скучно на каком-то одном поприще и неинтересно достигать даже великих результатов, но на отдельно взятой узкопрофессиональной стезе. Селена представляла собой воплощенный голод до жизни. Ей было нужно все и сразу.
Александр не понимал, почему Селена столь живо интересуется им, таким обычным и в общем-то ничем не выделяющимся среднестатистическим гражданином Пандемониума. Они были словно из разных лиг. Но все же это вулканоподобное чудо не снисходило до Александра, а как будто даже тянулось к нему, теплому и уютному камину с чугунной решеткой. И это было совсем не похоже на простое коротание времени в дороге. А на что похоже? Мысли на сей счет у Александра, конечно, имелись, но он боялся дать им волю. Именно поэтому он почти с отчаянием думал о моменте, когда их путь подойдет к концу, и перрон Ленинградского вокзала Московского мегаполиса раз и навсегда разрушит магию этого купе.
Но как бы пессимистично ни рассуждал Александр, тут он ошибся, что называется, в минус – магии этой суждено было прерваться гораздо раньше.
Нигон – один из окраинных миров
Впереди ослепительно сверкнуло. Ровэн успел прикрыть глаза и активировать «плащ мрака», поглотивший энергетический импульс беха. Тварь издала пронзительный визг, от которого у человека, пожалуй, кровь из ушей полилась бы, но Ровэну было хоть бы что – положение живого мертвеца давало много преимуществ. Он метнул вперед «шар грома», и новый вопль беха известил его, что магический подарочек достиг цели. Ощутив движение сзади, вампир резко пригнулся, и щупальце еще одной твари, пытавшееся захлестнуть его шею, впустую полоснуло воздух, зато клинок Ровэна, мгновенно выхваченный им из ножен, тут же укоротил боевую конечность твари, а следующим взмахом развалил ее пополам, оборвав очередной визг.
Стало тихо. Вампир знал, что бехи обычно охотятся парами, но не факт, что в этой части пещер только один такой дуэт. Ровэн брезгливо протер лезвие меча от желтой крови подземных хищников и вложил его в ножны. Да уж, разведка начинается весело!
Пожалуй, еще ни на одно задание Ровэн Бланнард не собирался столь тщательно. Конечно, разведка – не война, но исключить вероятность боевых столкновений нельзя, а враг совершенно не знаком, и потому возможно все что угодно. Так что вампир, отправляясь в Нигон, весь увешался артефактами, прямо как в те памятные времена, когда он ходил в сражения с ударными боевыми отрядами Лонгара Темного. Кстати, кое-какие сувенирчики с тех времен он тоже прихватил – чисто на всякий случай, мало ли. Он бы не возражал, если б ему не пригодилась и половина этого арсенала, но лучше уж иметь и не использовать.
Нигон, как и Дунар, был пещерным миром, в котором все обитаемые области находились под землей. Только, в отличие от Дунара, населенного мастеровитыми и трудолюбивыми дварфами, тут разумная жизнь была представлена куда как менее цивилизованными гоблинами, вынужденными к тому же постоянно бороться за выживание с различными пещерными тварями, в том числе и с жуткими полуразумными бехами, которые могли атаковать и на физическом, и на энергетическом, и на ментальном уровне, вызывая у смертных приступы безумия, да еще и эти их вопли… Короче, полный комплект удовольствий. Хорошо хоть на нежить бо́льшая часть этих примочек не действовала, но вот слепящие лучи и щупальца с лезвиями на концах – очень даже. Вот же мерзость!
У Ровэна мелькнула мысль, что, если этот мир кристаллизуется, большой потерей для Множества он не станет. Мелькнула и пропала: не в том вампир нынче статусе, чтобы так рассуждать. Положение оперативного помощника Безликого обязывало к иному подходу. И ситуация тоже. Враг, который вторгся в Нигон, одним миром, похоже, не наестся. И парой-тройкой тоже. Ему все подавай.
