— Удивляюсь, как еще люди хотят служить королю.
Глаза лорда Ремуса полезли на лоб от страха.
— Мы все считаем нашим долгом и удовольствием служить Его Величеству, громко сказал он. — Не подабает жалеть тех, кто… предан королю. Я спросила, в чем обвиняют Кромвеля. В том, что он привез жену, которую король нашел отвратительной? А если бы он привез красавицу, он продолжал бы мирно жить в одном из своих многочисленных особняков?
— Он обвиняется в тайном сговоре с германцами. Он потерпел неудачу во внешней политике, потому что союз, который он заключил с герцогом Клевским, оказался досадной помехой для короля, который хочет теперь заключить договор с императором Карлом. Политика Кромвеля не принесла стране ничего хорошего, к тому же она подарила королю жену, от которой он хочет отделаться.
— Но ведь все могло бы быть по-другому. Лорд Ремус наклонился ко мне и сказал:
— Этому человеку никто не симпатизирует. Поступки Кромвеля не завоевали любви к нему. Многие не прольют и слезинки, когда скатится его голова, а ее, конечно, отрубят.
И я вспомнила, как отец говорил, что трагедия одного может стать трагедией для нас всех, и мне стало не по себе.
* * *
Мы все почувствовали облегчение, когда у Кейт начались схватки. Роды были недолгими. Кейт повезло.
Ремус и я сидели перед дверью ее спальни. Он очень волновался, и я пыталась успокоить его. Он рассказывал, что значит для него Кейт, как изменилась его жизнь со времени их свадьбы, какая она чудесная и какой ужас он испытал, представляя Кейт ко двору. Он боялся, как бы король не стал слишком часто смотреть в ее сторону, и испытывал благодарность к племяннице герцога Норфолка, Кэтрин Говард. Она хоть и не была столь красивой, как Кейт (кто может сравниться с его женой?), но бросала якобы случайные призывные взгляды королю. Монарх вряд ли замечал кого-нибудь еще, кроме нее. Лорд Ремус был уверен, что, как только король освободится от своего тошнотворного брака, его пятой женой станет Кэтрин Говард.
Я вздрогнула, когда он спокойно продолжил:
— Можно только пожалеть бедняжку. Она так молода, и еще ни о чем не подозревает. Надеюсь, что если когда-нибудь дело дойдет до ее коронации, судьба не будет к ней так жестока, как к ее предшественницам. Говоря о судьбе, он, конечно, подразумевал короля. Я попыталась заставить его рассказать больше о новом увлечении короля, чтобы отвлечь мысли от Кейт, но и в этот момент он сознавал, что опасно говорить слишком много.
Мы были еще полны ожиданием, когда вдруг послышался детский плач. Вбежав в комнату, мы увидели ребенка в руках повивальной бабки.
Кейт лежала на кровати, обессиленная, бледная, как-то по-новому красивая, бесплотная, ликующая.
Повивальная бабка посмеивалась:
— Чудесный малыш, милорд. А какие легкие! Я увидела, как лорда Ремуса залило краской. Вряд ли в его жизни был еще момент, которым он мог так гордиться.
— Как чувствует себя Ее светлость? — спросил он.
— В моей практике редко случаются такие легкие роды, милорд.
Ремус подошел к кровати и остановился, глядя на Кейт с обожанием.
Кейт слишком обессилела для разговоров, но, увидев меня, прошептала мое имя.
— Поздравляю, Кейт, — сказала я. — У тебя чудесный мальчик.
Я увидела, как улыбка коснулась ее губ. Это была улыбка триумфа.
* * *
Ребенка назвали Кэри. Это было фамильное имя Рему сов. Кейт оставалась равнодушна к мальчику, но я не верила, что это действительно так. Она отказалась его кормить, поэтому нашли кормилицу — пухлую розовощекую девицу, у которой молока хватало не только на Кэри, но и на своего ребенка. Ее звали Бетси. Я упрекнула Кейт, сказав, что нехорошо, стыдно, когда крестьянка-кормилица дает ребенку больше тепла, чем его собственная мать.
— Он еще мал для меня, — нашла себе извинение Кейт. — Когда он подрастет, мне будет интереснее с ним.
— И это называется материнская любовь! — насмешливо сказала я.
— Материнское влечение для таких, как ты, — резко ответила Кейт, — они обожают кормить детей и возиться с пеленками.
Мне нравился малыш. Я любила нянчить его, и, хотя он был еще совсем крошка, я уверена, он узнавал меня. Когда он плакал, я качала его в колыбели и всегда успокаивала. Лорд Ремус улыбался, глядя на меня.
— Из тебя получится хорошая мать, Дамаск, — сказал он.
Я знала, что он прав. Маленький Кэри пробудил во мне желание иметь свое дитя, и я даже подумала, не взять ли мне мальчика с собой домой. Я сказала Кейт, что мне пора возвращаться.
Поднялась буря протеста. Почему я постоянно говорю об отъезде? Разве мне не нравится быть с ней? Ведь стоит мне только попросить — и она удовлетворит любое мое желание.
Я сказала, что хочу к отцу. Он скучает без меня. Кейт должна помнить, что я приехала побыть с ней до рождения ребенка.
— Малышу будет тоскливо без тебя, — слукавила Кейт. — Как мы будем его успокаивать, если тебя не будет рядом, чтобы покачать колыбель?
— У него есть мать.
— Ребенок не слушается меня. Он привязан к тебе, что говорит о его уме. Ты принесешь ему больше пользы, чем я.
— Ты странная мать, Кейт, — сказала я.
— А ты хотела бы, чтобы я была обыкновенной?
— Нет. Но я хотела бы, чтобы ты больше любила ребенка.
— О нем хорошо заботятся.
— Ему нужна ласка, уверенность, что его любят.
— Мальчик наследует все эти земли. Он счастливчик. Когда он увидит это громадное имение, он поймет, что ему не нужны ласки и сюсюканье.
— Тогда он будет похож на свою мать.
— Что совсем не так уж плохо. Так мы подтрунивали друг над другом и радовались, что мы вместе. Мне нравилось, что она ищет любой предлог, чтобы удержать меня. Я часто думала об отце. Если бы не он, я бы согласилась остаться. Я догадывалась, что ему недостает меня, и теперь, когда Кейт родила, он будет настаивать, чтобы я вернулась домой. Однако в письмах не было настойчивой просьбы вернуться.
Конечно, это глупо, но меня немного задевало это. Я должна была понимать, что всему есть причина.
Маленькому Кэри исполнился уже месяц. Матушка писала, что слышала о каком-то фрукте, который называется вишня, ее завезли в Англию и выращивали в Кенте. Не могла бы я узнать, так ли это? И еще она слышала, что королевский садовник посадил в своем саду абрикосы и они очень хорошо прижились. Может быть, кто-нибудь, кто посещает лорда Ремуса и часто бывает при дворе, сможет рассказать об этих интересных опытах?
Но придворные, приезжавшие в замок, не говорили об абрикосах. Они вели себя как-то странно. Разговаривая, они понижали голос, но все же не могли отказать себе в удовольствии посудачить о сердечных делах короля.
