Король твердо решил отделаться от Анны Клевской. Кромвель, который организовал этот брак, должен расторгнуть его.
Я часто представляла Кромвеля в заточении в Тауэре — судьба его была схожа с судьбой кардинала, только в ней не было величия. Кардинал пользовался расположением короля и избежал бесчестия Тауэра, смерть избавила его от этого. Мне было жаль обоих, даже Кромвеля, и, несмотря на то, что я хорошо помнила то ужасное время, когда Аббатство было осквернено и там царили насилие и страдания, все же я испытывала жалость к человеку, вознесшемуся так высоко только для того, чтобы потом испытать горечь падения.
Я узнала, что Кромвеля заставили рассказать о беседе с королем наутро после брачной ночи, в которой государь ясно дал понять, что он не разделил ложе с королевой.
— Как признался Кромвель, — рассказывал один из гостей, — король сказал ему, что эта женщина настолько не соответствовала его вкусу, что ничто не могло заставить его приблизиться к ней. Кромвель уверял нас, что король сказал ему, если она девицей приехала в Англию, то Его Величество оставил ее в таком же качестве. Хотя, что касается ее девственности, государь склонен сомневаться, что она обладала таким достоинством при приезде. Теперь парламент примет закон, в котором объявит брак несостоявшимся и не имеющим законной силы, ведь, если брачные отношения не были осуществлены, это является основанием для развода.
— Как же не везет королевским женам! — робко вставила я.
— Не думаю, что леди, которая скоро станет его пятой супругой, согласится с этим.
— Бедняжка! Я слышала, она так молода.
— Да, поэтому король и стремится заполучить ее.
— Может быть, когда он женится на ней, он смягчится и простит Кромвеля.
— У этого человека слишком много врагов. Судьба Кромвеля определена. Король никогда не любил его.
* * *
Я никогда не забуду тот июль. Аромат роз наполнял сад. Сочная зелень листвы почти не пропускала солнца, поэтому в тенистой аллее было прохладно, и приносила ребенка в сад, клала его в ивовую корзину и ставила ее у ног, а сама шила что-нибудь для него. Кейт присоединялась ко мне, и мы обсуждали ее следующий визит ко двору.
— Говорят, Кэтрин Говард уже жена короля. Интересно, сколь долгим будет их брак?
— Бедняжка, — прошептала я.
— По крайней мере, она стала королевой, хотя бы на короткое время. Я слышала, в семье герцогини Норфолк она слыла очень веселой девицей.
— Вряд ли королю нужна угрюмая жена.
— Она свободно раздавала улыбки и другие милости.
— Ты должна помнить, всегда лучше улыбаться, чем хмуриться.
Кейт рассмеялась.
— Ах ты моя наставница! — ворчливо сказала она. — Ты, кажется, всегда знаешь, что для меня всего лучше. Почему ты думаешь, что намного умнее меня?
— Потому, что я оказалась бы в затруднительном положении, если бы была глупее тебя?
— О, значит, мы теперь умные! Продолжай, мудрая Дамаск. Вот я сижу, сложив руки на коленях, и слушаю твою проповедь.
Мы немного помолчали. В саду было тихо, только пчелы жужжали в лаванде.
Потом Кейт сказала:
— Интересно, что чувствуют, когда умирают? — Я в изумлении посмотрела на нее, а она продолжала:
— Что чувствовала королева Анна, находясь в Тауэре, зная, что конец ее близок? Прошло уже четыре года, как она отдала Богу душу, Дамаск. Это было в мае, самом прекрасном месяце, когда природа оживает… а она умерла. А теперь этого человека, который не входил в число ее друзей, тоже казнят. Можно позавидовать ее смерти. Говорят, она спокойно шла на смерть, с пренебрежением относившись к своей судьбе. Я бы тоже так вела себя. А король, Дамаск! Мне говорили, что, когда пушки с Тауэра возвестили о ее смерти, он произнес: «Дело сделано! Отвяжите собак, и в путь». И отправился в Вулф-холл, где его ждала Джейн Сеймур. Но и она недолго радовалась короне.
— Бедная душа! — сказала я.
— Все же Джейн умерла в постели, а не сложила голову на плахе.
— Что же, может, на самом деле лучше умереть так, чем ожидая ужасной смерти.
— Смерть есть смерть, — сказала Кейт, — где бы ее не встретили. Но не все умирают, как Анна Болейн, с высоко поднятой головой. Она спокойно положила голову на плаху, ожидая удара палача. А Кромвель совсем другой. Говорят, он вымаливает прощение и просит об этом всех святых. Государь доверился ему после брачной ночи по собственному желанию… и теперь Кромвель молит о пощаде.
— И его помилуют?
— Щадил ли кого-нибудь король?
— Не знаю, — сказала я.
Наш разговор прервал прибывший гость. Это был один из придворных короля, и Кейт пошла встретить его. В тот день мы обедали в большом зале, Кейт была оживлена, и я подумала, что рождение ребенка никоим образом не нанесло вреда ее красоте. Лорд Ремус не мог оторвать от нее взгляда, а я поражалась способности Кейт завоевывать преданность без малейших усилий с ее стороны.
Как и хотела Кейт, разговаривали о последних событиях при дворе. Обсуждали падение Кромвеля и страстное увлечение короля Кэтрин Говард.
— Миледи Клевская проводит время теперь большей частью во дворце в Ричмонде, — рассказывал нам гость. — Кто ее видел, говорит, что на нее снизошло спокойствие. У нее очень много нарядов, и все по самой последней моде. Гуляя в саду, она очень любезна со всеми, кто подходит к ней. Пройдя через трудное испытание, она испугалась, когда король отвернулся от нее, и боялась, что ее голова так же скатится с плахи, как и голова Анны Болейн.
— Надеюсь, ее минует эта участь.
— Не всегда благоразумно отрубать голову тем, у кого есть влиятельные друзья в Европе. Томас Болейн простой англичанин, а не могущественный монарх. Поэтому его дочь и лишилась головы.
— Тогда неудивительно, что Анна Клевская наслаждается свободой, — сказала я, — Мне понятны ее чувства. Свободна… и никаких тревог! Она свободна наслаждаться королевской милостью.
— Король был милосерден и к Кромвелю, — услышала я в ответ. — Топор вместо виселицы. Человека низкого происхождения всегда отправляют на виселицу, но король был так тронут мольбой Кромвеля о пощаде, что послал его на плаху.
— И теперь его больше нет с нами.
В тот вечер, когда в зал пришли актеры для увеселения гостей, я не смогла разделить всеобщие смех и веселье. Я все думала о неудержимой радости Анны Клевской, о милости, оказанной Томасу Кромвелю — топор вместо веревки, — и о молодой девушке, пятой супруге государя, в блаженном неведении шедшей навстречу опасности.
В ту ночь Кейт пришла в мою комнату.
— Ты слишком много размышляешь, Дамаск, — сказала она мне. Кейт понимала, о чем я думаю, хотя я и не произнесла ни слова. — Тебе не кажется, что, живя в мире, где к любому неожиданно может прийти смерть, мы должны наслаждаться каждым мгновением жизни?
