– …и крепчайшего, – добавила Хильдигуннюр.
– …и крепчайшего меда из всех, что я варил, – сказал Уннтор. – В том, что вы сегодня не допьете, я буду мочить стрелы для охоты на медведей!
– Давай сюда мед, и мы намочим наши стрелы! – проревел Бьёрн под новый взрыв хохота.
Хельга посмотрела на Эйнара:
– Заберусь-ка я в постельку, как малыши, и буду надеяться, что они все скоро свалятся, – сказала она.
– Свалятся, – пообещал Эйнар. – Я за ними присмотрю.
Выбравшись из угла, Хельга посмотрела через всю комнату в глаза матери. Она бросила взгляд на свою постель, и Хильдигуннюр, улыбнувшись, кивнула.
Она завернулась в одеяло, и в следующий же миг голоса стали ветром в деревьях, волнами в море, танцуя там и сям, вздымаясь и падая, вздымаясь и падая…
Она уснула.
Глава 10
Кровь
Веки Хельги задрожали, она помотала головой и повернулась, пытаясь укрыться от шума во сне. Кто-то выл – быть может, больное животное? Вой прекратился, а потом начался по новой, в два раза громче и ближе – слишком близко. Она нахмурилась. Это был не вой, а крик. Женщина. Кричала женщина, совсем рядом, голосом, охрипшим от ужаса. Теплый уют сна улетучился, и она резко села. Момент тишины – неужели ей приснилось? – и снова шум, сумасшедший больной звук, заполнявший воздух.
– Мама? – испуганно позвала Гита. Вдох, затем еще один измученный крик.
– Мама – прекрати! – крикнула Гита. – Что случилось?
Спустя мгновение Гита тоже завопила.
Хельга глубоко вдохнула. В воздухе пахло кислятиной: старый мед, пот… рвота? И что-то еще. Отовсюду слышались голоса: вот требует успокоиться Уннтор, вот Хильдигуннюр кричит, чтобы кто-то принес воды.
Ее глаза привыкали к утреннему свету, сочившемуся через ставни, но Хельга все еще с трудом различала силуэты людей. Йорунн звала Бьёрна; где-то над ее плечом с грохотом распахнулась дверь, и здоровяк что-то проревел в ответ. Хельга перебросила ноги через край постели и поднялась, смущенно разгладила морщины на сорочке и поняла, как это глупо: что бы ни стряслось, сегодня утром на нее никто не обратит внимания.
Ее глаза еще не отошли от сна, и представшая перед ней картина казалась бессмысленной.
Агла склонялась над чем-то, Хильдигуннюр втиснулась перед ней и пыталась оттолкнуть ее прочь. Сигмар отвел Гиту в сторону и подтолкнул ее к Йорунн, которая схватила девушку и неловко обняла, прижав ее голову к своему плечу. Приглядевшись, Хельга поняла, что Гиту колотит дрожь.
«Что, во имя богов?..»
На глазах у Хельги ее мать впилась пальцами в локоть Аглы, ослабив ее хватку, и плечом оттолкнула женщину прочь от того, что она держала.
Она склонялась над постелью Карла.
Медленно, очень медленно открылся проход к деревянной кровати, и комната неожиданно погрузилась в неестественное затишье после бури голосов, пока звуки детского плача не побежали рябью по морю тишины.
Ноги Хельги подвели ее к краю.
«Осторожнее, когда дело дойдет до ножей…»
Вокруг нее начали орать друг на друга взрослые Речного хутора; для нее, а может, и для них самих это было нечленораздельным шумом.
«С тьмой в сердце…»
Тело она увидела прежде лица, но сначала был запах.
Кровь.
Железо, соль, жизнь – все, что текло в человеке.
Бледное лицо Карла было повернуто набок. Тонкая ниточка слюны просочилась в жесткую черную бороду. Руки его вытянулись вдоль тела, и он выглядел в точности как человек, отсыпавшийся после особенно буйной пьянки.
Нижняя часть кровати и укрывавшее его одеяло промокли от крови.
Даже не задумываясь, что она делает, Хельга медленно ухватилась за уголок одеяла и потянула. Загустевшая кровь подалась с влажным, сосущим звуком. Карл не снял штаны, и они были так же красны, как и одеяло. Ее взгляд привлекли два больших черных пятна на внутренней стороне его бедер. В этих местах ткань почти скрылась под плотной, блестящей кровавой коркой.
Хельга почувствовала жар у плеча прежде, чем ощутила присутствие матери.
– Стягивай, – сказала та сквозь сжатые в ярости зубы.
Хельга потянулась и коснулась бедер Карла неожиданно задрожавшими руками, ощущая ладонями липкую кровь, а потом осторожно стянула ткань, открыв аккуратный, длиной примерно с палец, надрез рядом с большой веной в паху, и точно такой же на другой ноге.
– С обеих сторон, – пробормотала она, и рука Хильдигуннюр на ее плече сжалась так сильно, что Хельге показалось, будто ее кости сейчас треснут.
– Мой сын, – сказала ее мать так, чтобы все услышали, – был убит во сне.
Прекрасное голубое небо, согретое восходящим солнцем, резко контрастировало с семьей Уннтора и Хильдигуннюр, собравшейся в круг на хуторском дворе.
Аслак обнимал Руну, стоявшую прямо, как палка, с закрытыми глазами, челюсть ее ходила ходуном от ярости. Браги и Сигрун повисли на ее юбке, уткнувшись лицами в складки материи. Может, они и были слишком малы, чтобы понять, что случилось, но достаточно взрослые, чтобы уловить витавшие в воздухе скорбь и гнев.
Сигмар и Йорунн с мрачными лицами стояли бок о бок, выпрямив спины.
Бьёрн возвышался над Тири, положив руку на плечо сонно моргавшего Вёлунда.
Агла повисла на плече Хильдигуннюр. Она завернулась в одеяло, взгляд ее был рассеян, словно то, на что она смотрела, находилось в каком-то другом мире. Стоявшая рядом Гита робко пыталась утешить свою мать.
Судя по ее виду, подумала Хельга, Гите самой совсем не помешало бы чье-нибудь утешение.
Она осмелилась взглянуть на своего отца, справа и слева от которого стояли Яки и Эйнар. Уннтор Регинссон был черен как туча. Его массивная грудь вздымалась с каждым глубоким вдохом, он стиснул челюсти, чтобы не дрожали губы, а его большие кулаки сжимались и разжимались, как два бьющихся сердца. Его сотрясала чистейшая, едва сдерживаемая ярость.
– Все будет просто, – сказал он, и голос его был как грохот и рык камнепада. – Эйнар привяжет ваших лошадей. Яки будет следить за воротами. И я найду и убью любого, кто уйдет прежде, чем я позволю. Вы поняли?
Все кивнули, одни резко, другие нерешительно, все – уважительно и напуганно. По виду стоявшего перед ними человека никто не подумал бы, что это пустая угроза.
Но никто не заговорил.
Уннтор стоял в гневном молчании и ждал.
Даже Бьёрн не осмеливался взглянуть ему в глаза, но никто не подавал голоса.
Глубокий вдох, а потом…
– И что теперь? – спросила Йорунн.
Сердце Хельги подскочило в груди, но если в этом кругу и был кто-то, кому Уннтор не отсек бы голову за попытку заговорить, то это была его любимая дочь.
