Они не стали ее дожидаться, и, когда она подошла, разговор уже начался.
– …но решение должно быть принято, – закончила Хильдигуннюр. Остальные женщины сдвинулись ближе к ней и смотрели на Тири, стоявшую перед ними, как могла бы, в понимании Хельги, стоять нищенка перед придворными королевы.
Воцарилось молчание.
Хильдигуннюр сказала:
– Ты ведь это понимаешь?
Чтобы не выглядеть здесь чужой, Хельга протиснулась в круг, примкнув к остальным, но не приближаясь к Агле и своей матери.
Тири посмотрела на Хильдигуннюр.
– Конечно, понимаю.
– И?
Тири и старая женщина схлестнулись взглядами.
– Твой сын был убит под твоей крышей.
Настал черед Хильдигуннюр проглатывать тишину.
Лицо Тири, казалось, было высечено из цельного утеса.
– А теперь… – мгновение повисло в воздухе между ними, – теперь ты ждешь, чтобы я…
Здесь, в меркнущих лучах, было теплее, но волосы у Хельги все равно стояли дыбом. Никто не осмеливался вздохнуть.
– Четыре, – наконец твердо сказала Тири.
Хильдигуннюр резко выдохнула. Возможно, это даже был придушенный смех.
– За каждого.
Краем глаза Хельга заметила, как поднялись брови ее матери:
– Четыре? Ты, должно быть…
– Мы обе знаем, что мальчик не мог этого сделать, – сказала Тири. – Ты знаешь, потому что ты умна, а я – потому что я его мать. Но если ты хочешь, чтобы я отдала единственного сына, потеряв единственную любовь, то с радостью отдашь мне за каждого цену четверых мужчин.
– Двоих. – В голосе Хильдигуннюр было столько же тепла, сколько в бьющихся друг о друга камнях.
Тири улыбнулась:
– Смешно, – сказала она. – Я думала, честь семьи с Речного хутора стоит дороже. Как думаешь, во что превратится ваша торговля, когда всплывет эта история?
– Какая еще история? – рявкнула Хильдигуннюр.
– Я еще не решила, – мило сказала Тири. – Если вы говорите, что боги хотят забрать жизнь моего мальчика, так тому и быть. Но я придумаю что-нибудь восхитительное, что-то такое, о чем торговки будут болтать везде, куда бы их не занесло. А когда это случится?.. – Тири посмотрела в глаза Хильдигуннюр, и Хельга вдруг прекрасно поняла, как эта женщина могла выстоять против своего мужа-великана. – Они будут просить вдвое за твои покупки и давать полцены за то, что ты продаешь. Люди станут шептаться у тебя за спиной и перестанут приходить за советом, и имя твоего мужа смешают с грязью. И это, по-твоему, стоит мешка золота?
«Две кошки, одна против другой. Вот-вот покажутся когти».
Глаза Хильдигуннюр сузились. Она сделала глубокий вдох, потом еще один.
– Четыре за Бьёрна. Две за Вёлунда.
Тири сглотнула.
– Хорошо.
Женщины пожали руки, и Хильдигуннюр стремительно притянула Тири к себе и крепко обняла, нашептывая что-то ей в ухо.
Жена Бьёрна содрогнулась, потом, с видимым усилием, успокоилась, и они разошлись.
– Если она получит столько, то и я тоже. – Высокий, тонкий голос Аглы, казалось, вот-вот сорвется.
– Мама! – зашипела Гита, но Агла не остановилась.
– Без Карла нам через год будет не на что жить. У нее не будет приданого, и имя твоего му…
Хильдигуннюр даже не взглянула на нее.
– Ты получишь за мужа тройную виру.
Агла на мгновение открыла рот, потом закрыла. Гита стояла с покрасневшим лицом.
«Тири только что продала сына». Осознание этого ударило Хельгу, точно камень в живот. «Продала своего… ни о чем не догадывающегося сына».
– Так тому и быть.
Хельга поборола желание убежать прочь, но слыша, как голос ее матери обрисовывает простой план, укрепилась в своем намерении. «Если никто не будет драться за жизнь Вёлунда… – она сжала челюсти. – Это придется сделать мне».
За ее спиной скрылся за горизонтом последний краешек солнца.
Глава 16
Закат
Уннтор аккуратно положил опустевший рог на стол.
– Пора, – сказал он.
Сигмар огляделся в поисках Тормунда.
– Выводи людей. Мы скоро подойдем.
Долговязый воин встал и подал знак остальным шведам, которые стали подниматься и поодиночке или парами двигаться к большой двери.
После сигнала Уннтора хуторяне-норвежцы сделали то же самое, и очень скоро в большом доме осталось лишь двое.
– Что ж, – сказал Сигмар.
– Время пришло.
– Да.
– Это ты их убил?
Сигмар замер и уставился на вождя.
– Нет, – сказал он наконец.
– Я все про тебя знаю. Не нужно скрывать. Это ты?
Швед расслабился, и нижний уголок его рта чуть дрогнул.
– Нет. Это не я.
Уннтор медленно кивнул.
– А ты?
Брови вождя поднялись.
– Нет, – сказал он.
– Прекрасно! Теперь, раз мы с этим разобрались, пойдем и спросим богов, был ли это мальчишка. – Они стали отходить от стола, не поворачиваясь спиной друг к другу, пока Сигмар не улыбнулся и не показал на свою кровать:
– Я буду там. Делай, что тебе нужно.
Старик стоял на месте, наблюдая, как швед идет по комнате. Только когда младший из мужчин встал у своей кровати и потянулся за свертком темной ткани, он направился к углу, в котором спал.
Хельга смотрела, как мужчины покидают дом. Они шли нестройной вереницей, но в ней была странная торжественность. Они выглядели серьезными и задумчивыми. «И никто из них не знает, что их маленький утиный выводок ничего не значит. Все уже решено».
Она посмотрела на Тири, стоявшую прямо, насколько это было возможно, с непокорно выставленной челюстью и сжатыми губами, готовую зубами выгрызть жизнь своего сына. «Как она и должна делать». Мужчины правят, так устроен мир. Но женщины, такие как Хильдигуннюр и Йорунн… Хельга посмотрела на собравшихся женщин. «Как все они, если подумать». Ни про одну из них нельзя было сказать, что она жаждет подчиняться мужчинам. Она вспомнила все значимые, важные решения, которые при ней принимал Уннтор. Или думал, что принимает.
Каждый раз, делая что-то, он делал это после долгих обсуждений с Хильдигуннюр.
Так кто же тогда истинный вождь Речного хутора?
Двери дома открылись. «Что ж, вот тот, кто кажется вождем».
Уннтор, сын Регинна, вышел из дома, одетый в темно-синюю рубаху и черные штаны. Тяжелый черный плащ свисал с его плеч, застегнутый серебряной фибулой размером с мужскую ладонь. Серебристая полоса трижды пересекала его руку. Хельга заметила, что многие мужчины стараются не пялиться. Величие вождя – в кольцах на его руке, и, хотя Уннтор никогда не любил похваляться, это, должно быть, был самый большой браслет, какой доводилось видеть собравшимся. Стоя прямо, отец выглядел не уставшим, сгорбившимся земледельцем, а легендарным воителем из древних историй.
