Хельга прошла мимо, а Йорунн продолжала чесать языком. Истинная дочь Хильдигуннюр – проверенная история лилась весело, а пока мужчины развлекались, Йорунн оценивала их, делала выводы, делила на группы: надежные и ненадежные, – нет – мягкие или жесткие. «Так семья с Речного видит мир, правда ведь? Ты мягок – или ты жёсток».
Ее мать определенно была из последних. Хельга уже видела, как она в это играла, не давая никому вставить слова, и одновременно взвешивая варианты и решая, кого предпочесть. Власть. Все дело было во власти.
– О чем задумалась, дорогая дочь? – сказала Хильдигуннюр, когда Хельга подошла ближе. Ее дыхание пахло сладким медом.
Хельга улыбнулась. Улыбка казалась ей слабой, слабой и фальшивой.
– Много людей, – пробормотала она.
Мать улыбнулась в ответ, и Хельга почувствовала знакомую худую, но теплую руку на своем предплечье.
– Когда-нибудь у тебя будет свое хозяйство. – Не закралась ли в ее речь чуть заметная невнятность? – Муж, который подарит тебе детей, и дети, которые не подарят ничего, кроме неприятностей. – Старая женщина помолчала. «О чем она думает?» Казалось, она хотела добавить что-то еще, но решила этого не делать. – И ты сможешь сделать все это, – она обвела рукой зал, в котором стояли и разговаривали гости, болтая и пускаясь в дружелюбные споры с незнакомцами, – без всякого труда.
Стоявший рядом Сигмар на мгновение прекратил размахивать руками, что-то доказывая, и Хельга быстрым движением наполнила его кружку, постаравшись не пролить ни капли. Она старалась не хмуриться. Она знала, что ее ждет – муж, дом и дети – но… это?
«Я должна покинуть Речной».
Мысль потрясла ее настолько, что улыбка едва не сползла с ее лица, и она добавила лишь жалкое: «Да».
«Нет.
Никогда.
Как долго я знала?»
Все еще улыбаясь, она отошла от Сигмара и здоровяка-хуторянина, которые не обратили на нее никакого внимания. «Хорошо, наверное, жить в мире, где кружки наполняются сами собой».
Но ни о чем таком она больше думать не могла, в голове засела новая мысль и бесновалась там, как медведь в клетке.
«Я должна покинуть Речной».
Она наконец поняла. Это место было проклято. Все, кто рос в этом уголке мира, были обречены на жизнь, полную насилия. Это не внешний мир испортил их – они были испорчены с самого начала. Ей нужно было уйти и увидеть другие места, сбежать из тени этого дома.
Желание бросить все прямо сейчас манило ее, как медово-солнечный сон.
«Если я уйду сейчас, то никогда его не забуду. Я не позволю им убить невинного мальчика».
Память о глазах Вёлунда остудила ее голову, как ледяная вода. В Речном хуторе что-то прогнило, но что?
И кто?
Глава 17
Охотница
Запах меда, дыхания и пота душил Хельгу. «Прочь. Сейчас же». Она поймала взгляд матери и указала сначала на бочку для воды, потом на ковш для меда, потом на дверь. В ответ Хильдигуннюр пожала плечами. Дверь манила, и Хельга выскользнула быстро, как только могла, едва не припустив бегом. Воздух снаружи был как холодная вода в жаркий день. Она пила его, чувствуя, как с каждым глотком проясняются мысли.
«Кто это сделал?»
Вопрос не отпускал ее, кусал за пятки, жужжал в голове. Она снова подошла к реке и начала составлять в голове список.
– Нет, – резко сказала она. – Это не годится. Никаких списков.
Вместо этого она попыталась вспомнить. Карл, лежащий на своей кровати, серовато-синий на вид, холодный на ощупь. Раны, ставшие смертельными, – две тонкие линии по обе стороны паха. Бьёрн, мертвый, лежащий наполовину на спине, наполовину на боку. Зарезан сзади мощным ударом. Рана, от которой он умер, была…
Хельга зажмурилась и попыталась вспомнить. «Ну же!» Она представила рубаху Бьёрна, его бугрящиеся мышцы, липкое пятно на спине, там, где вошел нож, – между лопаток, скорее всего дойдя до сердца с первого раза. Убийца был или умел, или везуч, и ударил с огромной силой или яростью.
Но почему она не помнила рану?
Она восстановила в голове картинку: вот Хильдигуннюр смотрит на тело, потом входит в коровник, а потом они находят нож.
«Мы не видели рану».
Непонятно почему, но это ее ужасно раздражало. Но прежде чем она подумала, что может с этим сделать, ноги приняли решение за нее.
Сарай, в который положили тело Бьёрна до восхода солнца, стоял в углу двора, похожий на приземистый булыжник, оброненный великаном. Это было убогое последнее пристанище, но после ответа богов оно оказалось единственным подходящим местом. Уннтор не хотел, чтобы на похоронах были чужие. Мужчины долго говорили об этом, обсуждали достоинства разных построек – и не решили бы ничего и за полдня, если бы Хильдигуннюр не прокралась в поле зрения Уннтора, не поймала его взгляд и не указала на старый сарай. Эйнар и Яки с легкостью освободили место, чтобы положить Бьёрна, но шестерым мужчинам оказалось куда труднее поднять его и отнести на место упокоения.
Хельга положила руку на задвижку.
– Кто там?
На мгновение ее сердце остановилось, и холодный страх сжал горло. «Возьми себя в руки!» Узнав голос, она молча прокляла доброту своей матери. Из сострадания Хильдигуннюр попросила их расчистить место, чтобы Тири могла посидеть рядом с мертвым мужем.
– Кто там? – Нарастающие нотки страха.
– Это я, – сказала двери Хельга, мягко, насколько могла. – Хельга.
Молчание. Потом:
– О.
Дверь открылась, и в темноте мелькнула капля неяркого света. Тири зажгла внутри свечу.
– Проходи.
«Спокойно». Вместе со светом появился и слабый запах. Поначалу его сложно было уловить, но он был. «Спокойно!» Бойня… Старая кровь… Смерть.
«ГОВОРИ, ДУРИЩА!»
– Спасибо, – сказала Хельга все так же негромко. Казалось, что здоровяк просто уснул на носилках, и она вдруг испугалась, что разбудит его и он снова начнет шуметь. «Не дури», – проворчал голос в голове. Она втиснулась в узкое пространство, подыскивая слова и взвешивая варианты. Тири протянула руку мимо ее бедра и захлопнула дверь. К ощущениям добавилось тепло ее тела – не неприятное, но слишком близкое.
«Все здесь слишком близко».
Сарай и так-то был небольшим, а тело Бьёрна вытянулось во всю его длину. По другую сторону от него были кое-как свалены строительные материалы, окружавшие сломанную телегу и гору мешков, каждый размером с ребенка. «Шерсть?» Понять было трудно – да и не нужно, сказала она себе.
Квадрат, который Яки с Эйнаром расчистили для Тири, был не больше половины кровати, но ей дали скамейку для ног, чтобы сидеть, и она нашла место на досках, куда поставить свечу.
