– Не прощу, но что делать, – сказала Катя. – Может, я и сама что-то не так делала. Надо к вам летом в гости приехать, как там малыши ваши?
– Нормально, – бесцветным голосом ответила А., вдруг осознав, что Катя ей почему-то никогда не нравилась.
Через некоторое время Лидочка написала ей в Фейсбуке.
«Вам нужна няня? – спрашивала Лидочка. – У меня виза действительна еще полгода, я могу приехать. Ты же говорила, что вам нужна няня, вы не справляетесь. Вы не доверяете мне? Можем заключить контракт, если что».
А. героически молчала. Именно в этот момент, как она вспоминала много лет спустя в многословных, запутанных и закономерно неправдоподобных от четкой своей повторяющейся монотонности беседах с самой собой, она почувствовала непреодолимое желание разжать пальцы и взорваться торжественным фонтаном крови, но сдержалась. Выбирая между смертью и полным, окончательным непониманием того, что это все вообще было, всю жизнь нужно выбирать только непонимание, сказала себе А. в этих последующих воспоминаниях. Думала ли она об этом в тот самый момент – вряд ли. Возможно, просто закрыла окошечко чата и поняла, что у нее достаточно сил не думать, достаточно.
Ваша Копия вам не верна
Некая нуклеарная семья из четырех человек за месяц до Рождества выясняет, что в наступающем черновом году у них будет потеря, она же «горе», «неожиданность», «случайность».
Потеря в семье в описываемые времена – непредсказуемое событие, ставшее административно предсказуемым вследствие оптимизации процессов, связанных со случайностями. Все трагические случайности, зафиксированные на протяжении чернового года, сообщаются во времени назад за пару месяцев до наступления налогового, белого года, чтобы удобнее было подсчитывать налоги и вести статистику. Всему лучше обнуляться в один и тот же момент.
Все равно, разумеется, необходимо праздновать, выготавливать, подыскивать подарки, ведь никогда не узнаешь, кто именно и в какую секунду, обычно как раз повод собраться на последний ужин, провести вместе время; напутствия какие-то, прощания. (Элиминация потерянного также происходит в рождественскую ночь: знание о случайности не помогает ее предотвратить; нарушить этот закон невозможно, и некая семья это прекрасно понимает.)
Но тут такое дело: папа, мама, Ребенок 1 младшего школьного и Ребенок 2 промежуточного школьного – это полный и симметричный вариант нуклеарной семьи; потеря любого из кормильцев может оказаться невыгодной и разрушительной, потеря ребенка же может оказаться невыносимой. Поэтому семья в лице двоих кормильцев, посовещавшись, подает на благотворительный грант, попутно вложив в это дело все свои сбережения. В итоге они почти даром выигрывают резервную нуклеарную копию в качестве потери.
Нуклеарные копии выдаются далеко не всем – это экспериментальная версия балансировки между черновым и налоговым годом. Создание нуклеарной копии – длительный и трудоемкий процесс, но некоторые семьи с высоким налоговым и кредитным индексом имеют право попробовать.
Копия обычно приходит за месяц до Рождества, не позже, чтобы успеть за это время стать членом семьи. Но и не раньше, потому что предел чернового времени для человечества только год – возможно, через пару десятилетий этот предел расширится, но сейчас никак. Семья должна постараться, семья должна очень постараться, чтобы все получилось, напоминает Мама остальным за ужином, потому что иначе все разрушится, и мы больше не будем вместе, вы же помните, близость и эмпатия, и понимание, и любовь. (Ребенок 1 обычно приносит из школы низкие баллы за близость и эмпатию, и понимание, и любовь, но что поделать).
Сходили всей семьей сдали кровь, буквально через неделю все было готово.
Когда приходит Копия, Ребенок 1, заваливавший в школе близость и эмпатию, и понимание, и любовь, выбежав в коридор, выдыхает и спрашивает у Мамы и Папы будто бы через нос, сжав сведенные судорогой восторга челюсти: это ангел, да, правда, это нам, это мне? Копия приходит бледный и красивый, у него будто бы крылья, но на самом деле не крылья, а некое защитное облако чистоты, новизны и прозрачности словно следует за ним; может быть, это и есть крылья на самом деле, возможно, крылья сейчас такие, или эту вещь раньше изображали как крылья, чтобы мозгу было проще обрабатывать информацию через знакомые образы.
Копия совсем белый-белый, как бумага, потому что на него все будет записываться. Он стоит в коридоре с дымящей чем-то осенним и прозрачным спортивной сумкой в руках, и коридор как будто наполняется дождевой водой и луговым, сенным запахом случайного догорающего костра за поворотом на черный влажный лес.
– Как вас правильно называть? – смущенно спрашивает Папа.
– Ну дайте имя какое-нибудь, – говорит Копия, – Михаил, Рафаил, Варахиил, что-нибудь бытовое такое. Иофиил. Как у вас в семье обычно называют.
– Дай сюда паспорт свой, – говорит Папа. – Все равно документы у нас должны храниться.
Копия протягивает техпаспорт, хотя не очень понятно, как он может держать его крыльями или что там у него.
По паспорту Копия называется сложной комбинацией из цифр и букв, Папа звонит в налоговую, ему объясняют, что Копии лучше дать имя кого-нибудь из прадедушек, бабушек каких-то любимых, обычно все так и поступают, так проще сблизиться. Копию решают назвать Снежком в честь кота Снежка, который был у Папы в детстве. Это Папа не сориентировался, а потом было уже поздно, Снежок и Снежок, дети его так и называли.
Копия вроде как изначально понимает, в чем дело, но с ним не говорят ни о чем прямо; поначалу между всеми участниками проекта возникает некоторая неловкость. Копии выделяют комнату, одну из детских спален, хотя не очень понятно, ребенок он или взрослый: по виду взрослый, по поведению, скорей, ребенок, не разобрать. В документации и паспорте Копии написано, что Копии проходят что-то вроде обучения на протяжении чернового налогового года, а потом их отправляют во времени назад в приблизительно за месяц до Рождества (резервный, черновой год используется для моделирования и планирования года актуального), и вроде они должны что-то понимать, но прямо спрашивать, что они там понимают, страшно.
Копия улыбается и послушно, как на казнь, идет в ванную со стопками выданных паровых розовых полотенец. Утром является к завтраку – свежий, смущенный, улыбчивый, похожий на них всех, но такой новый, новее не бывает. Мама вспоминает, что даже Ребенок 2 женского пола не был таким новым, когда родился (Ребенок 1 мужского пола почему-то с самого начала был какой-то поживший, видавший виды, будто немного потасканный, Мама тогда решила, что все мальчики, видимо, изначально такие).
– Мы хотим, чтобы ты чувствовал себя как один из нас, – говорит Мама, скривившись и накладывая Копии побольше омлета.
– Я один, – говорит Копия. (Это, видимо, просто сокращенный ответ.)
Не очень ясно, насколько Копия заинтересован в том, чтобы стать одним из них, но он в каком-то смысле действительно совсем один. Выяснить, как себя вести с Копией, фактически негде, не у каждой семьи такое было, потери происходят у всех время от времени, но получить копию удавалось единицам, это большая удача. В Сети о правилах поведения с Копиями ничего толкового не написано, только слухи. Все обычно подписывают молчание, поэтому если где-то и есть тексты про жизнь с Копией, там явная ложь: подписание молчания делает любое обнародование информации структурно невозможным. По идее, думает Папа за завтраком, с тех пор, как потери стали предварительно индексировать так же, как прочие расходы, прикрепив их для удобства к налоговому году, у некоторых его знакомых явно что-то такое случалось – но как узнать, как посоветоваться, как вести себя с этим белым, странным, неясным, чужим?
