Лора чувствовала себя виноватой перед Марком. В том, что малютка Магда делала успехи, была ее персональная, тяжелая вина и своего рода педагогический успех. Магда училась по повторяющимся картинкам с буквами и словами, у Лоры была для нее целая огромная касса слов, слогов и изображений. Что-то у Магды выходило, что-то нет, например, собака совершенно не шла к Магде, выходило либо тягучее залипающее «сооооо», переходящее в гневные слезы, либо лепечущее детское «ака-ака, ав-ав-ав», и потом Магда будто бы забывала, о чем речь, и просила кушать, хотя ела буквально час назад (она иногда могла забывать события последней пары часов – очень пострадал мозг, объясняла Клиент, это еще повезло, могла вообще не очнуться). Пару раз из вины перед Марком Лора немножко приостанавливала учебу, заботясь о Магде так, будто бы это была ее любимая больная внучка, а она, Лора, была добрая деревенская бабушка, способная лишь на пышные сырнички с ежевичным вареньем и декламативное чтение сказок Сутеева уставшим и торжественным левитанским голосом, будто бы объявляя из радиоточки великую народную войну. После этого Магда затихала на несколько дней, и Лора тихо радовалась возможности общения с назойливым, но дружелюбным и необычайно образованным Марком, который прекрасно понимал, что его гиперактивность может смущать Лору, и иногда, будто бы желая как-то скрасить ее жизнь, бесхитростно заявляя что-то вроде: «Ты можешь посидеть полистать свой Фейсбук, например, потому что я вдруг понял, что мне нужно срочно дочитать главу книжки» – и счастливая Лора добрый час тупила в ленту Фейсбука, пока Марк, тревожно шелестя страницами, погружался в тонкие миры.
Если Марк встречал Лору несколько дней подряд, запертая внутри него, как в шкафу, Магда, принималась мучить его во сне, однажды даже душила его подушкой.
– Почему она меня так не любит? – верещал Марк. – За что? Я же никогда никому не делал ничего плохого!
– Ей трудно, – в какой-то момент объяснила ему Лора. – Она плохо говорит, она болеет. Из-за этого ее мама очень переживает и злится. А девочка не понимает, что мама злится вовсе не на нее. Давай мы с тобой поможем ей научиться говорить хорошо, так же хорошо, как мы с тобой. Я думаю, у тебя получится, ты же очень умный! Давай мы нарисуем ей букварь в картинках, где под каждым словом будет картинка, – ей так легче всего учиться. Например, девочке трудно выучить слово «собака» – потому что ее мозг работает так, что, пока она произнесет «со», она забывает, что хотела сказать, – и «бака» просто исчезает где-то в глубине ее разума, и она ощущает себя в полной пустоте. Представляешь, как ей сложно? А на картинке нарисована собака, и она понимает, что это такой зверь, который говорит «ав-ав», но для этого зверя у нее в мозгу нету слова – точнее, оно есть, но путь к нему закрыт. Это как если бы картинка с собакой была Берлин, а слово «собака» была Прага, и, чтобы увидеть картинку и сказать слово, нужно сесть в поезд и приехать из Берлина в Прагу – только мозг делает это за микро-микро-микро-секунду, понимаешь? И вот представь себе, что поезд отменили. Как же быть, когда ты хочешь попасть из одного города в другой?
– А, ну это понятно, – сказал Марк. – Можно было и не так долго объяснять. Смотри, – он взял блокнот. – Вот я рисую будку – это домик, где живет собака. И косточку рядом, она ест косточку. Собака сидит на цепи – так? Допустим, если это деревенская собака. Вот ей цепь, но я рисую ее отдельно – это важно. Еще у собаки что? Она лает! У нее есть голос! Лает собака почему? Потому что охраняет дом. Ну и ей, допустим, хозяин за это приносит вкусную колбасу, колбасу я тоже рисую тут, смотри!
Марк нарисовал какую-то иероглифическую чушь и протянул ее Лоре.
– Она не умеет читать, – сказала Лора. – Немножко умела раньше, а потом перестала.
– Научится! – уверенно сказал Марк. – Тут вообще все легко. Смотри. «Са» – легко, потому что тут колбаса! Потом «ба!» – будка это «ба», а цепь связывает «са» и «ба», поэтому она сразу перепрыгнет с «са» на «ба», и что остается – остается у нас «ка!», потому что это косточка! Са-ба-ка!
– Звучит немного бредово, Марк. – замялась Лора. – Почему это сработает?
– Я не знаю, но мне так кажется, что должно сработать, – объяснил Марк. – Она иногда во сне путается и смешно говорит, и я, кажется, представляю, какой именно поезд там не ходит и как именно его отменили. Вместо «убью» говорит «бюба», смешная такая! Но я-то понимаю, что речь идет про убийство, про преступление, пускай там и бюба! Потому что я отлично вижу, как и почему у нее из преступления выходит бюба! Потому что «у» пропало, осталось только «бю», а это как в «люблю», потому что когда любишь и не хочешь никого убивать, там то же самое.
Никакого смысла и логики в этих рассуждениях, как показалось Лоре, не было (тем не менее, она прилежно перенесла их в свой дневник), но Марк подобным образом нарисовал «люблю», «рыбу» и «лошадь», объяснив, что рыбу предпочтительнее и яснее изображать через дыры в бумаге (рырыры, понимаешь? рычал он), лошадь нужно рисовать через лягушку («потому что одно животное вместо другого – это ложь, и как бы эта вся ложь у нас превращается в лошадку, но лягушка тоже, как и лошадка, прыгает, и иногда можно перепутать лягушка или лошадка, когда в голове все тоже скачет, но я перечеркну здесь озеро, которое я нарисовал, и будет понятно, что среда обитания животного не жидкая»), а «люблю» через, естественно, наглядное моральное отрицание убийства, для чего он с убедительной яростью нарисовал раздавленного ботинком жука и перечеркнул смерть и мрак жирным зеленым маркером.
Лора показала эти диковатые рисунки Магде. Как ни странно, они сработали.
Таким образом за пару недель они разучили множество животных. Потом пошли дальше: продукты, профессии, города. Архитектура, музыкальные инструменты, мебель, посуда. Блокнот постепенно превращался в каталог в духе нью-йоркского музея Метрополитен, где Лора в студенчестве просиживала все выходные во время летних поездок Work & Travel: мебель, оружие, музыкальные инструменты. Религия, птицы, средневековье. Пейзажи, Египет, Греция.
– Девочка уже не сердится, – как-то порадовал ее Марк, которого она видела все реже. – Наоборот, даже предлагала поиграть с ней вместе, но все равно говорит еще плохо, или слишком медленно, часто устает.
Магда и правда часто уставала. Ей с трудом давались логические синтаксические конструкции, и Лора часами билась с ней над простейшими категориями вроде «больше» или «меньше».
– Лора больше Магды.
– Магда больше Лоры?
– Нет, есть разница. Смотри, мишка больше крокодила Семена, так?
– Больше как?
– Смотри, они разные. Мишка у нас какой? Мишка большой.
– Мишка большой.
– Крокодил Семен какой?
– Крокодил Семен маленький.
– Ну и кто больше кого?
Смотрит с ужасом. Потом начинает рыдать.
– Я не знаю! Они большой и маленький оба! Я маленькая, ты большая, а больше кто, ты больше, и я больше, что такое больше!
