Майя досталась Даше в роли приданого, она была приложением к Невицкому – да, разумеется, у каждой молодежной компании бывает такой герой с приложением, идеальной красоты мнимо высокий мальчик с будто намеренно асимметричным, искаженным от некоей вселенской тоски лицом и прилагающейся к нему девочкой-другом, «а это просто моя лучшая подруга», и такие красивые эти его картонные, как будто ножом вырезанные в ящике, полном фиников и клинков, глаза, что потерпим подругу, кто бы она ни была.
Майя была жестоким довесочком – после того, как Даша целовалась с Невицким на открытии выставки С. и М. прямо там в коридоре, на подоконнике, к ней подошли и С., и М., пусть и плоховато ее знавшие, и сразу сказали: расставание с Невицким ты еще хоть как-то переживаешь, но терять Майю тебе будет невыносимо больно, не поддавайся ее обаянию, чем бы оно тебе ни казалось – но это обаяние.
Майя была ужасно необаятельной: сутулая, рыжая, с крашеными в неопрятный вороновый цвет жиденькими волосами до плеч (и уже выбивается асимметричный едкий кошачий пробор, пробел, провал где-то в районе проекции речевого центра Вернике). При ее аномальной, кисейной, водяной худобе она, тем не менее, выглядела немного полной, распухшей, разбухшей, как русалка, – была в ней какая-то водянистая дымная мягкость, словно кости ее были заполнены болотным молоком, а не твердыми текстурами, в ней вообще не было ничего твердого – но вот локти, вот острый крошечный носик, вот безмозглая и жесткая медность звенящих, как полные карманы мелочи, веснушек – все не так, все не складывается в цельный образ. Майя будто состояла из несочетаемых фрагментов – для кого-то она была слишком тощей, кто-то вспоминал ее как «эту мечтательную жирную корову», ее тело плыло и таяло, как облако. Границы соприкосновения Майи с миром были размыты, она во все втекала и вытекала, и не было в этом ни органичности, ни текучести – течение Майи было бурным, неловким, переломанным, как кладбище парикмахерских ножниц, и более несуразного человека представить себе нельзя было, что они в ней находят, нахмурилась Даша, но вот уже все, Майя подошла к Даше и протянула руку, и Даша задохнулась и ничего не нашла. Правда, пространство, в котором она ничего не нашла, оказалось неправдоподобно огромным – словно с Майиным рукопожатием приоткрылась дверь в гигантский, гулкий и исполненный дышащей тягучей пустоты каменный зал: словно находишься в пещере и чреве бесконечного кита одновременно. Кит где-то плещется и резвится, и доступа к этим чертогам радости нет и не будет никогда: ты внутри. Но это была какая-то чертовски приятная внутренность.
Даша отдернула руку, будто из пасти собаки вынула, и скривилась:
– Меня уже предупредили, что ты придешь знакомиться. Ты так уверена, что мы станем друзьями?
(что значило: ты сразу поняла, что он в меня так сильно влюблен?)
– Да, это надолго, я вижу, – расхохоталась Майя. – Обниматься не будем, еще наобнимаемся!
(что значило: хер поймешь)
– Я ненавижу обниматься с девушками, – сказала Даша.
– Я тоже, – ответила Майя. – Все больше общего у нас. Ты еще не то возненавидишь.
Репутация Майи: стремление отчаянно, глубоко и интенсивно дружить со всеми девушками Невицкого. Невицкий: не против (почему?). Говорят, когда-то давно, когда им было лет по 18, что ли, Невицкий и Майя встречались некоторое время, но потом он ее бросил, разлюбил, то ли он у нее был первый, то ли она у него, не очень понятно, но Майя отказалась принимать, что они не вместе, решила остаться друзьями, и вот теперь ее цель: девушки Невицкого. Она становилась лучшей подружкой буквально каждой: давала правильные советы по завоеванию Невицкого, поддерживала и утешала, когда все шло не так (и всегда принимала сторону подруги, вот что важно, этот козел вообще охренел, я тебе сейчас объясню, что делать, чтобы он сейчас примчался под твой подъезд и бился башкой о домофон), доводила каждую почти до венца, становилась всем почти ближе самого Невицкого (умудрялась пролезть даже в область секса, какие-то открывала тонкости организма Невицкого). Избавиться от нее не было возможности, потому что, если какая-нибудь из девушек Невицкого и начинала это вот свое «зачем она за нами таскается, почему она ко мне липнет, мне она ужасно противна», Невицкий тут же терял к ней интерес – причем по-настоящему глубоко, истинно терял, не в режиме обиды – а после него интерес теряла и привязчивая, липкая Майя, и вдруг оказывалось, что именно ее-то – вертлявой, текучей, покрашенной в пепельный скользкий черный – и не хватало больше всего. Как-то она опутывала их, будто паук, своей простодушной заботой. Еще ни одной не удавалось встречаться с Невицким и при этом намеренно игнорировать Майю. Комплект. Оплата. И расплачиваться приходилось только при расставании – и совсем не той валютой.
Некоторые бывшие девушки Невицкого даже устраивали Майе – не Невицкому – настоящие истерики, столкнувшись с ее парадоксальной, паранормальной холодностью после этой липкой биологической дружбы. Майя теряла к ним интерес на совершено животном уровне. Белый каменный кит исторгал их из своей гулкой утробы и уплывал резвиться на другие берега, к другим пляжам и пляскам. Таких, как Невицкий, было достаточно много – да и к нему все-таки оставался кое-какой доступ – а вот Майя в своей мгновенной животной холодности была только одна.
И вот в эту историю ввязалась Даша, которая уже наслушалась всякого, – но почему бы ей не оказаться той самой избранницей Невицкого, который был, по слухам, ужасающе разборчив, поэтому и расставался сразу же, вот-вот почуяв, что человек не тот, не совсем тот самый, – не любил тратить свое и чужое время. Хороший мальчик, хороший.
Майя оказалась, действительно, прекрасным довеском – вместе с внимательным, воспитанным и приятным молодым человеком у Даши появилась лучшая подруга. Майя тактично не лезла в их отношения с Невицким (никогда не рвалась с ними третьей в кино или в поездки – даже если им порой требовалась компания, и Даша требовала и умоляла: вдвоем скучно, ну давай же, почему ты не хочешь), постоянно была на подхвате, выслушивала Дашины страхи, обнимала, молча все понимала, прибегала в ночи с бутылкой коньяка и слезным пузырьком валокордина.
Когда Даша – где-то спустя полгода отношений с Невицким – сообщила Майе, что у нее задержка и она не знает, что делать, страшно проверять – Майя серьезно спросила, согласилась ли бы Даша, если что, начать с Невицким семейную жизнь, съехаться (Даша жила с родителями, Невицкий жил один в роскошной студии, вырубленной насквозь и наискось из, допустим, трехкомнатной бабушкиной квартиры), родить. Даше нравился Невицкий, она кивнула, сглотнув манный комок ужаса, пробежавший под горлом, словно безопасное напуганное подкожное животное.
– Хорошо, тогда я тебе все расскажу, – сказала Майя. – На самом деле я его дочь.
Майя выглядела немножко младше Невицкого. Они были одного возраста. Но Даша была так напугана, что тут же в это поверила.
– Это когда же он успел? – спросила она.
– Блин, нет, ты не понимаешь, и это нормально, – сказала Майя. – Но начинать нужно именно так: я его дочь. Но не так, как ты думаешь. По-другому дочь. Но именно его, и именно дочь. Понимаешь, я была его дочерью в прошлой жизни.
