– Они сейчас вызовут полицию, – сказала Анна-Мария. – Что-то не то было с этим котом.
Японская злюка выплыла из-за двери медленно и незаметно, как рыба. В ее руках были наши удостоверения личности.
– Пройдите в кассу, и вам выдадут наличные, – безразличным голосом сказала она. – Извините за ожидание.
Мы выходили из банка бледные, испуганные, шатающиеся, с белым пакетом-конвертом, в котором лежали пять тысяч.
– Мне кажется, я сейчас буду блевать прямо в пакет с деньгами, – сообщила я, чтобы запомнить этот момент как нечто кинематографическое. – Мы делаем отличную работу. Еще мы должны сейчас угнать вот эту машину, например, швырнуть деньги на заднее сиденье и поехать в Мексику, преследуемые вертолетами, слушая по дороге песни Принса. Все, как в кино. Всю жизнь мечтала, что взрослая буду заниматься всякой странной хренью, и все получилось.
Но все получилось немного не так. Все посыпалось этим же вечером, когда мы, решившие взять небольшой отдых и не отрабатывать пока другие объявления, сидели на крыльце и пили пиво (к вину решили не притрагиваться хотя бы пару дней).
К нам снова пришел Уильям Блейк.
Он безразличным взглядом скользнул по нашим лунным теням, скользнул к машине и исчез под ней.
– Я думаю, что это какая-то другая кошка из пропавших тут, – неуверенно сказала я. – Сейчас глянем объявления. Это точно кто-то из них.
Анна-Мария заглянула под машину.
– Не, – сказала она. – Ты что-то ошиблась вдруг, это Уильям Блейк же, судя по расцветке. Как такое может быть? Снова сбежал? Да что ж это за баба ему попалась?
Я заглянула под машину.
Там сидел Уильям Блейк и смотрел на меня текучим лунным взглядом.
Дальше все было, как во сне. Мы кое-как поймали Уильяма Блейка, используя вчерашние же технологии. Нам было не так-то легко, нас тошнило, гравий ранил колени, накрапывал мерзкий дождь.
– Нет-нет, вы ошиблись, мой кот нашелся еще вчера, – кричала хозяйка Уильяма Блейка в телефон Анны-Марии, в изнеможении привалившейся к кафельной стене ванной. – Нет, я не знаю ничего, какое вчера, кто нашел? Просто нашли, отстаньте, мой кот со мной, перестаньте мне звонить.
Уильям Блейк ел кошачью еду руками из банки и выглядел таким же голодным, как вчера. Сравнили со вчерашними фотографиями – все бесполезно. Любви в Уильяме Блейке было столько, что хватило бы на весь этот чертов крошечный город и соседние города впридачу. У нас дрожали руки, Анна-Мария попросила просунуть ей через щель в ванной двери пачку сигарет и зажигалку и жадно курила в крошечную форточку. Ева-Лотта бегала по дому и выла. Мы бы вышвырнули Уильяма Блейка вместе с окурками через глазок форточки, но в тот момент почему-то оптимистично верили в то, что он снова сбежал от нерадивой хозяйки и направился прямиком к нам.
«Нам не нужны деньги, нам ничего не нужно, просто заберите кота», – писала Анна-Мария сообщения хозяйке Уильяма Блейка.
«Мой кот со мной, пожалуйста, больше никогда мне не пишите», – отвечала хозяйка Уильяма Блейка.
На следующий день все повторилось: поздним вечером, возвращаясь из магазина, куда мы ездили купить минеральной водички, мы наткнулись на кота, подозрительно похожего на Уильяма Блейка. Он сидел на крыльце и смотрел на нас вязким, как лунный мед, янтарным глазом. Поскольку мы продолжали себя плоховато чувствовать, мы решили, что Уильям Блейк убежал, просочившись ниточкой из крошечной курительной форточки – это был очень небольшой котик – и, надеясь на то, что его безумная хозяйка все-таки поверит в то, что за повторно пойманного котика, сбежавшего буквально в день возвращения домой, мы не будем брать никаких денег, с полчаса ловили его вокруг дома при помощи хозяйской трехцветной рубахи поло.
Когда мы отнесли пойманного и пустого Уильяма Блейка в ванную комнату, оказалось, что там уже сидит вчерашний Уильям Блейк. Уильямы Блейки были полностью идентичны, друг с другом держались подчеркнуто холодно и безразлично, каждый уединился со своей баночкой кошачьего корма.
– Я знала, что нам за это что-то будет, – сказала Анна-Мария. – Все это не могло так идеально работать. Я была уверена, что придется платить.
Уильяма Блейка следующего вечера мы не ловили, тогда он подошел совсем близко, сел в полуметре от нас и буравил нас немигающими желтыми глазами: было заметно, что ему страшно и вселенская любовь, обрушившаяся на него вся целиком, его немыслимо тяготит. Испытывающая пагубную сентиментальность к котам Анна-Мария попробовала помочь Уильяму Блейку Третьему (на тот момент мы еще не разработали эту роялистскую систему наименования наших мучителей) избавиться от накопившейся в ней любви, и в землю ушло столько всего, что, кажется, уже назавтра она обязана была родить тугой плотный венок резиновых плотных тюльпанчиков с человеческими эмбрионами внутри напрягшихся росяных бутонов.
– Еще два Уильяма Блейка, и мне смерть, – объявила Анна-Мария. – Я очень люблю котов, и мне их жалко. Но у меня уже нет сил. Это точно был Уильям Блейк? Как его зовут?
Я кивнула. Мне было неловко за то, что я не участвовала в избавлении Уильяма Блейка Третьего.
Зачем мы заперли и его в ванной, я точно не знаю. Возможно, нам было интересно, чем это закончится и что именно происходит.
На пятом Уильяме Блейке стало понятно, что живыми мы отсюда не выйдем. Добрый десяток объявлений о малютке бостонском терьере, застенчивой длинношерстной таксе Флаффи, паре обычных котов и других зверей висели над нами, как пылающий велосипед, готовый вот-вот обрушиться на наши головы грудой раскаленного металла. Метафизическое братство имени Святого Франциска рисковало слечь с коллективным микроинсультом, коты наши зачахли и в минуты прилива психических сил профессионально, как боксеры, избивали друг друга на втором этаже дома, сотрясая стены, хозяева назавтра обещали прибыть из своего межпланетного путешествия, собака Ева-Лотта надумала сменить имя (пару раз я идентифицировала ее как Григория, а я редко ошибаюсь) и неоднократно клянчила у нас пиво, которое пила, захлебываясь, прямо из бутылки, быстро-быстро, словно муравьед, перебирая переливчатое горлышко длинным стальным языком. А в запасной ванной комнате сидело пятеро Уильямов Блейков, и их чертова хозяйка уже не отвечала ни на одно из наших сообщений, и все они висели в пространстве непрочитанными, как расстрелянные в полете голуби, зачем-то зависшие в застывшем воздухе кровяными каплями.
Мы оставили им там песочек, приносили еду. Уильям Блейк во всех своих воплощениях был достаточно робок, застенчив и депрессивен.
Мы решили, что выпустим их, когда будем уезжать: разобраться в том, какая ошибка в этом отлаженном механизме допустила чудовищную дыру в ткани пространства и времени, нам так и не удалось, приумножение Уильямов Блейков отнимало все силы, а оставлять бедных животных неосвобожденными мы не могли, потому что это бесплатная часть нашей работы – не сделай мы ее хоть раз, у нас бы наверняка отняли наши шальные дары, стальные шары судьбы, закатившиеся в какое-то черное болото. Песни Принса становились все темнее, последние его гигантские, разбухшие альбомы, которыми мы сентиментально спасались, казались разросшимися и приумноженными, как свинское нагромождение Уильяма Блейка в, казалось, раздувшейся с бассейн ванной комнате первого этажа.
