После длительных консультаций, пребывая в глубоком недоумении, Джон придумал такой план: направить в Лондон Хепберна, чтобы тот негласно навел справки об истинном характере и коммерческом положении человека, быть кредиторами которого они считали за честь еще менее месяца назад.
Даже теперь Джеремая стыдился того, что они не доверяют столь добропорядочному человеку. Он полагал, что информация, которую они получили, окажется ошибкой, основанной на ложных предпосылках, а то и просто выдумкой одного из недругов. И он нехотя согласился на то, чтобы направить Хепберна в Лондон лишь после того, как брат заверил его, что об истинном характере поручения не будет знать ни одна живая душа, кроме них троих.
Пока все это излагалось Филиппу, он не выражал никакого волнения, просто внимательно слушал. В сущности, он размышлял главным образом о степени вероятности этих сведений, а собственные чувства задвинул на задний план до тех пор, пока его мозг не переработает полученную информацию. Говорил он мало, а то, что говорил, относилось к существу вопроса, и оба брата были удовлетворены. Джон был убежден, что их порученец проявит проницательность и будет действовать энергично; Джеремаю успокоила осторожность Филиппа, воздержавшегося от вынесения поспешных суждений относительно обвинений в адрес Дикинсона; кроме того, он учитывал, что до сих пор Филипп был известен безупречным поведением и обладал добропорядочной репутацией.
Филипп был доволен тем, что ему поручили дело, которое потребует проявления его способностей; и он считал, что справится с возложенной на него задачей. Мысленно он уже предвидел указания своих хозяев, план и схему действий, которые излагал Джон Фостер, но внешне выслушивал все, что ему говорили, со степенной деловитостью и вниманием.
Было решено, что следующим утром Филипп отправится на север, в Хартлпул, откуда он сможет легко добраться по суше или по морю до Ньюкасла, а оттуда рыболовные суда часто ходили в Лондон. Что касается его поведения и действий в поездке, братья засыпали Хепберна наставлениями и советами. Они достали из сейфа, вделанного в толстую стену бухгалтерии, крупную сумму денег, более чем достаточную для оплаты всех возможных расходов. Филипп никогда в жизни не держал в руках столько банкнот и поначалу не хотел брать все деньги, заметив, что это больше, чем ему потребуется; но братья еще раз подчеркнули, что цены в Лондоне ужасно высокие. Тогда он твердо решил, что будет вести тщательный учет расходов и все, что не потратит, привезет обратно, раз уж его работодатели настаивали, чтобы он обязательно взял всю сумму.
Вернувшись за прилавок, Филипп стал размышлять о предстоящей поездке, благо Кулсон предоставил ему такую возможность. Последний хранил молчание, переживая, что ему отказали в особом доверии, которого был удостоен Филипп. Он еще не знал главного – что Филиппа командируют в Лондон, в тот самый стольный град, который пятьдесят лет назад из-за своей недоступности многим, в тумане их воображения, представлялся воплощением величия и роскоши. Нельзя отрицать, что и Филипп был в восторге от того, что он «едет в Лондон». С другой стороны, его печалило, что он уедет далеко от Сильвии и будет лишен возможности навещать ее каждый день. Ему придется расстаться с ней на неделю, на две, а может, и на месяц, ведь бездумная поспешность не должна помешать ведению деликатных консультаций. Эта мысль терзала его сердце, омрачала радость, которую он ожидал получить от удовлетворения своего любопытства и даже от сознания того, что ему доверяют люди, доверие и уважение которых он высоко ценил. Чем больше он думал об этом, тем тягостнее ему становилось. Он начинал жалеть, что сразу не сказал работодателям о своем нежелании надолго покидать Монксхейвен. В то же время Филипп понимал, что из благодарности к Фостерам он не вправе отказаться от задания, которое они ему поручили. К тому же братья не раз подчеркивали, что предпочли бы не афишировать свое участие в этом разбирательстве, а возложить столь трудную и деликатную миссию на кого-то другого они не могли. Глядя на угрюмого Кулсона, Филипп догадывался, что тот ему завидует, и не раз в тот день отмечал про себя, что последствия чрезмерного доверия, ставшего предметом зависти Кулсона, лежат на нем тяжким бременем, от которого он был бы рад избавиться.
Филипп объявил о своей предстоящей поездке за чаепитием в доме Элис Роуз. Поставить в известность Кулсона раньше он не решился, опасаясь, что это известие наверняка вызовет у того вспышку недовольства, и рассчитывал, что в присутствии Элис Роуз и ее дочери его товарищ постесняется выплеснуть свою обиду.
– В Лондон! – воскликнула Элис.
Эстер промолчала.
– Везет же людям! – промолвил Кулсон.
– Везет! – возмущенно воскликнула Элис, резко повернувшись в его сторону. – Чтоб я больше не слышала это глупое слово из твоих уст, мальчик. На все воля Божья, а «везет» – так говорит дьявол. Может, Господь посылает его туда для испытаний, может, для него это будет словно печь огненная, ведь я слышала, что Лондон полон соблазнов, он может впасть в грех, и в чем же тогда будет его «везенье»? А зачем ты едешь? Прямо завтра утром, говоришь? Но твоя лучшая сорочка в стирке, я не успею ее накрахмалить и погладить. К чему такая спешка, что тебе придется ехать в Лондон без твоей гофрированной сорочки?
– Это не мое решение, – ответил Филипп. – Есть одно дело, и Джон Фостер поручил его мне, так что я выезжаю завтра утром.
– Я не позволю тебе уехать без гофрированной сорочки, даже если мне придется трудиться всю ночь, – решительно заявила Элис.
– Матушка, не беспокойтесь о рубашке, – сказал Филипп. – Если мне потребуется рубашка, я куплю себе новую в Лондоне, или мои представления об этом городе неверны.
– Вы только послушайте его! – воскликнула Элис. – Говорит так, будто покупка новых рубашек для него сущий пустяк, а ведь у него полдюжины рубашек, которые я сама ему сшила. Эх, парень! Если ты так считаешь, тогда Лондон для тебя – гиблое место, полное искушений. Там столько ловушек для мужчин, а ловушки для денег на каждом шагу, как я слышала. Лучше бы Джон Фостер послал кого-нибудь постарше, уж не знаю, что там у него за дело.
– Похоже, Филипп стал вдруг для них очень важным, его вызвали одного, поговорили с ним в конфиденциальном порядке, а Эстер и мне пришлось обслуживать за него покупателей.
– Филипп знает… – начала Эстер, но голос ее дрогнул, и она не стала продолжать.
Филипп не обратил внимания на эту незаконченную фразу. Он думал, как бы ему объяснить Кулсону, не выдавая секрета работодателей, сколько минусов таила в себе эта поездка, в смысле связанной с ней ответственности, и что сам он не хотел бы уезжать из Монксхейвена.
– Кулсон, – обратился Филипп к своему товарищу, – я многое бы отдал за то, чтобы отправили тебя, а не меня. И я не раз был на грани того, чтобы отказаться от поездки. Не стану отрицать: бывают моменты, когда я доволен тем, что выбор пал на меня. Но если б я мог, я поменялся бы с тобой местами прямо сейчас.
– Хорошо тебе говорить, – отозвался Кулсон, немного смягчившись, но не желая подавать виду. – Я уверен, что поначалу у нас с тобой в этом деле были равные шансы – могли выбрать как тебя, так и меня. Только тебе как-то удалось меня опередить и сохранить свое преимущество, ну а теперь можно и пожалеть, что так получилось.
