– Про тебя с ним народ судачит. Поостереглась бы ты, пока вас без вас не поженили.
– Злые языки, – сказала Сильвия, пунцовея. – Как будто не всякий мужчина – если он настоящий мужчина – сделал бы то же самое для двух осиротевших женщин, оказавшихся в беде. Тем более что он мой кузен. Скажи, кто это судачит, – потребовала она, испепеляя взглядом Кестера, – и я никогда их не прощу. Так-то вот.
– Ой-ой! – умерил он ее пыл, сознавая, что он сам первый в этой когорте судачащего народа. – Такая милая барышня, а язык ядом смазан. Никогда она, видите ли, не простит.
Сильвия смешалась.
– Ох, Кестер, – молвила она, – из-за папы мое сердце ожесточилось против всех.
В конце концов она разразилась слезами, которые несли ей естественное облегчение; и Кестер, инстинктивно проявив благоразумие, дал ей вволю нарыдаться, да и сам всплакнул. И вдруг в их всхлипы вторгся голос Филиппа, донесшийся от задней двери.
– Сильви, мама проснулась, зовет тебя!
– Пойдем, Кестер. – Сильвия взяла старика за руку и потащила его за собой в дом.
С их появлением Белл встала, опираясь на подлокотники кресла. Поначалу она приняла Кестера за чужака.
– Рада видеть вас, сэр. Хозяина дома нет, но он скоро будет. Вы, наверно, по поводу овец пришли?
– Мама! – вскричала Сильвия. – Ты что, не видишь? Это же Кестер. Кестер в воскресном платье.
– Кестер! Ах, ну конечно. Глаза у меня болят, плохо видят в последнее время, как будто я плакала. Конечно, я рада тебя видеть, парень. Долго же меня здесь не было. Но я ездила не в поисках удовольствий – по делу. Объясни ему, Сильви, а то я совсем ничего не помню. Знаю только, что без нужды ни за что не покинула бы дом родной. Я и чувствовала бы себя лучше, если б осталась дома с моим господином. Почему он не встретил меня? Думаешь, он на дальнем поле, да, Кестер?
Кестер посмотрел на Сильвию, взглядом умоляя помочь ему с ответом, но она сейчас думала только о том, как бы ей удержаться от слез. На помощь пришел Филипп.
– Тетя, – обратился он к Белл, – часы остановились. Не скажете, где ключ? Я бы их завел.
– Ключ? – переполошилась она. – Ключ за старой Библией, на полке. Но ты лучше не тронь их, юноша. Часы сам хозяин заводит, и посторонним он это дело не доверяет.
Изо дня в день имя казненного мужа не сходило с языка Белл. В каком-то смысле это было благо, поскольку все события, сопряженные с его печальной безвременной кончиной, равно как и сам факт его гибели, начисто улетучились из ее сознания. Ей казалось, что он просто куда-то отлучился, и она всегда находила правдоподобное объяснение его отсутствию, которое ее устраивало. У них вошло в привычку потворствовать ей: они говорили, что Дэниэл ушел в Монксхейвен либо в поле или устал и отдыхает наверху, – в общем, то, во что ей хотелось верить в тот или иной момент. Но эта забывчивость, столь благостная для Белл, была ужасна для ее дочери. Заставляла Сильвию постоянно с новой силой переживать свое горе, а от матери ей не приходилось ждать ни участия, ни помощи, ни поддержки в тех обстоятельствах, что возникли в результате этого несчастья. Ее все больше тянуло к Филиппу; его советы и привязанность к ней стали для Сильвии повседневной насущной потребностью.
Кестер яснее, нежели Сильвия, видел, к чему все идет, и, не в силах помешать тому, чего он боялся и не желал, он с каждым днем становился угрюмее. Тем не менее он старался усердно трудиться в интересах хозяев, словно от его умения управляться со скотом и землей зависело их благополучие. К своим обязанностям он приступал с первыми проблесками рассвета и целый день работал не покладая рук. Купил себе новые очки, полагая, что с их помощью сумеет одолеть «Всеобъемлющий справочник фермера» – настольную книгу его почившего хозяина. Только вот за всю свою жизнь он успел выучить лишь заглавные буквы, и то половину из них уже позабыл, так что от очков толку оказалось не много. Тогда он приходил со справочником к Сильвии и просил ее прочесть необходимые инструкции – инструкции, которые, надо отметить, он прежде презирал, как и любые книжные знания, но нынешнее чувство ответственности поубавило в нем гонору.
Сильвия неторопливо находила в книге нужное место и, водя пальцем по строчкам, со всей серьезностью зачитывала указания, но, поскольку каждое четвертое слово ей приходилось произносить по слогам, задача эта была безнадежная, тем более что все слова были непонятны внимающему ей с открытым ртом слушателю, как он ни старался их осмыслить. В результате Кестер возвращался к испытанным методам и, полагаясь на собственный опыт, справлялся, по его оценке, вполне успешно. Но однажды, когда они с Долли Рид метали в стога сено на сенокосном угодье, Сильвия ему сообщила:
– Кестер… я тебе не говорила… вчера вечером пришло письмо от мистера Холла, управляющего лорда Молтона, и Филипп мне его прочитал.
Она на мгновение остановилась.
– Вон оно что, девица! Значит, Филипп тебе его прочитал. И что же в нем написано?
– Только то, что он получил предложение цены за аренду нашей фермы и что мама сможет съехать отсюда сразу после уборки урожая.
Сильвия тихо вздохнула.
– «Только»?! С чего это вдруг он решил предлагать ферму в аренду, если вы не изъявляли желания ее покидать? – возмутился Кестер.
– О! – Сильвия бросила вилы. Казалось, она устала от самой жизни. – А что нам делать с фермой и землей? Если б здесь были только пастбища, я бы управилась, но ведь здесь столько пахотной земли.
– А разве не я всегда занимался пахотными землями?
– Ну что ты на меня набросился?! Если б не мама, я готова лечь и помереть.
– Вот-вот! Твоя мама совсем пропадет, если вы покинете Хейтерсбэнк, – безжалостно сказал Кестер.
– Что я могу поделать! Что? Нужны две пары мужских рук, чтобы обрабатывать землю так, как требует мистер Холл. К тому же…
– Что? – спросил Кестер, глядя на нее со странным выражением на лице: один глаз в прищуре, другой полностью открыт. Сильвия стояла перед ним, ломая руки, в глазах слезы, лицо бледное и печальное. – «К тому же» что? – резко повторил он вопрос.
– Ответ мистеру Холлу уже отправлен… Филипп вчера написал. Так что нет смысла что-то планировать и беспокоиться. Дело сделано. Так будет лучше.
Она наклонилась, подняла вилы и снова принялась энергично метать сено; по ее щекам струились слезы. Теперь пришла очередь Кестера бросить вилы. Он не был уверен, что она это заметила, ибо она даже не повернулась. Он пошел к калитке. Это привлекло ее внимание, и в следующую минуту он ощутил ее ладонь на своей руке. Она встала перед ним и заглянула ему в лицо. Оно конвульсивно подергивалось от душивших его эмоций.
– Кестер! Господи боже мой! Скажи что-нибудь! Не бросай меня так. Что я могла поделать? Мама обезумела от горя, а я – молодая девчонка по годам – от слез в старуху превратилась.
– Я сам внес бы деньги за ферму, лишь бы вы остались здесь, – тихо произнес Кестер, но потом новое подозрение закралось ему в душу, и он, разволновавшись, спросил: – Почему ты не сказала мне про письмо? Торопилась поскорее избавиться от родного дома?
