— Но почему? — умоляла Нала. — Из-за того, что случилось в ущелье? Шрам говорил нам…
— Ты не поймёшь, — огрызнулся Симба. Потом, качая головой, ушёл ещё дальше. — Ничто из этого не имеет значения. Акуна матата.
Тут он был прав, она не понимала. Акуна матата? О чём он говорит? Почему он так сильно не хочет возвращаться и становиться королём? Увидев её замешательство, Симба попытался объяснить:
— Это то, чему я здесь научился. Понимаешь, иногда случаются плохие вещи, и ты ничего не можешь с этим поделать. Так зачем переживать?
— Зачем переживать? — изумлённо повторила Нала.
Какое-то время она смотрела на Симбу, пытаясь разглядеть львёнка, которого когда-то знала. Но перед ней был чужак. Лев, который поворачивался спиной к своей семье, потому что не хотел «переживать». В голове Налы промелькнул образ полного жизни Симбы, бегущего за Муфасой с обожанием в глазах. Тот Симба никогда бы не отказался от борьбы. Никогда.
— Что с тобой случилось? — громко спросила она. — Ты больше не тот Симба, которого я помню.
Он пожал плечами:
— И никогда им не буду! Довольна?
— Нет, — грустно ответила Нала. — Я разочарована.
— Ну, теперь ты говоришь, как мой отец! — сказал он с неожиданной яростью в голосе, которая потрясла Налу.
— Хорошо — потому что я рада, что хоть в ком-то из нас осталось что-то от твоего отца! — рыкнула она, не беспокоясь, что заденет его за живое. Симба чудовищно поразил её. Он это заслуживал.
Тот поднял голову. Напряжение между ними усилилось.
— Ты и понятия не имеешь, через что я прошёл! — хрипло сказал он, словно едва сдерживая слёзы.
Нала вздохнула. Да, это так. Потому что он не потрудился рассказать! Но если он предпочитает хранить всё в секрете, то больше она ничего не может сделать.
— А ты и понятия не имеешь, как тяжело это говорить. Я ухожу… на рассвете.
В последний раз посмотрев на Симбу, она отвернулась и пошла прочь, в густые джунгли за ручьём. Вскоре темнота поглотила её. Молодая львица задержалась, надеясь, что, возможно, Симба одумается и попытается её догнать. Но джунгли оставались безмолвными.
Ещё раз вздохнув, Нала пошла дальше. Она попыталась и потерпела неудачу. И теперь ей придётся вернуться в земли прайда и поведать Сараби, что Симба жив, но лучше бы он был мёртв.
* * *
На джунгли опустилась ночь. Животные попрятались, ветер затих, деревья не шелестели листьями. Симба брёл в одиночестве, опустив голову. В горле стоял ком. Нала нашла его. Что хорошего из этого вышло? Он был переполнен печалью, которую так долго пытался сдерживать.
Лев слышал всё, что она говорила, и хотя старался не показывать этого, но страдания прайда, уничтожение земли, отчаяние его матери — всё это медленно разбивало его и без того настрадавшееся сердце. Но что он мог сделать? Если он вернётся, станет только хуже. Лев хотел объяснить всё Нале, надеясь, что, зная правду, она хотя бы поймёт его решение. Но каждый раз, когда он пытался начать, слова застревали у него в горле.
Лев сердито тряхнул головой, надеясь избавиться от мыслей, всё ещё не дававших ему покоя. Совсем не так Тимон и Пумба учили его жить. Прошлое должно оставаться в прошлом. Но пришла Нала и откопала давно похороненные воспоминания.
Внезапно ветер донёс до него странный звук. Это удивило Симбу, и он остановился, глядя вверх и склонив голову вбок. Ему приходилось слышать этот звук прежде. Он был похож на мелодию или песню. Заинтригованный, лев подошёл к краю поляны и посмотрел на деревья.
Поначалу Симба ничего не увидел. Но когда глаза привыкли, он разглядел силуэт высокой и худой обезьяны-мандрила, сгорбившейся от старости и сидящей на ветвях ближайшего дерева. Мандрил напевал себе под нос.
Когда лев приблизился, тот перепрыгнул на другое дерево. И ещё раз перепрыгнул. И ещё раз. Симба погнался за ним, и тогда безумный и странно знакомый смех эхом пронёсся по джунглям.
А потом смех прекратился и… мандрил исчез. Казалось, он просто растворился в воздухе. «Может быть, у меня галлюцинации, — тряся головой, подумал Симба. — Может быть, всё это лишь странный сон и я вспоминаю о своей старой жизни из-за Налы…» Но когда он повернулся, то увидел, что мандрил всё ещё здесь — и сидит на другой ветке дерева.
— Убирайся! — в отчаянии закричал Симба.
Но мандрил лишь рассмеялся.
— Убери подальше, всё равно найдётся вновь! — загадочно произнёс он.
— Прочь, жуткая обезьяна!
На этот раз мандрил не засмеялся. Вместо этого он ударил себя по голове большой деревянной тростью:
— Тогда ты не найдёшь ответа на вопрос!
— Какой вопрос? — спросил Симба. Он уже немного устал от всего этого. — Кто ты?
— Я точно знаю, кто я, — ответил мандрил. — Вопрос в том, кто ты?
Симба покачал головой.
— Я никто! — крикнул он. — Оставь меня в покое!
— Каждый всегда кто-нибудь, — сказал мандрил, не обращая внимания на раздражение льва. — Даже никто.
— По-моему, ты сам себя запутал, — фыркнул Симба. Это было единственное объяснение.
— Я запутал? — переспросил мандрил. А потом снова дико рассмеялся. — Ты даже не знаешь, кто ты!
— А ты, видимо, знаешь! — огрызнулся Симба. Это была последняя капля в чаше его терпения.
Спрыгнув с дерева, старик двинулся вперёд, размахивая длинной палкой и напевая. Оказавшись перед Симбой, он остановился и улыбнулся:
— Я держал в руках сына Муфасы.
Эти слова поразили Симбу сильнее, чем мог бы удар палкой.
— Ты знал моего отца? — осторожно спросил он.
— Поправка, — ответил мандрил. — Я знаю твоего отца.
Пока Симба переваривал это, джунгли затихли. Как он мог знать отца? Это просто невозможно. Его отец давно умер. Да кем этот сумасшедший себя возомнил, чтобы приходить сюда и говорить такие вещи?!
Рафики.
Это имя само собой внезапно возникло в голове у Симбу. Рафики. Друг и советчик Муфасы. Мандрил, который представил Симбу землям прайда и который всегда завораживал его странным пением и необычной манерой изъясняться. Этот мандрил — Рафики.
Увидев понимание в глазах льва, Рафики медленно кивнул.
— Он жив, — повторил мандрил. — И я могу отвести тебя к нему. Следуй за мной, я покажу! — Он ненадолго замолчал, и его мудрая морда растянулась в хитрой улыбке. — Если сможешь меня догнать!
Не дожидаясь, пока Симба опомнится, Рафики помчался вперёд, его смех раскатился по лесу. Лев без колебаний погнался за обезьяной, его сердце бешено колотилось. Летя через джунгли, он едва чувствовал, как ветки больно хлещут его по шкуре. Слова Рафики эхом отдавались у него в голове — его отец жив. Возможно ли это? Могло ли такое быть? Сомнение терзало его, и он замедлился.
