Турция представлялась прежде всего как морская страна. Поэтому «турецкие» постройки Царского располагались по берегу большого озера, а «китайские» – вдали от озера, были «материковыми».
Впрочем, следует отметить, что типичное для предромантизма и романтизма смешение в садах различных экзотических стилей некоторыми считалось признаком дурного вкуса.
В записке к проекту сада князя Безбородки в Москве Н. А. Львов заканчивает французский текст ее следующими стихами из четвертой песни поэмы Жака Делиля «Сады»:
Point de cos édifices, prodigués par la mode,
Obélisque, Rotonde et Kiosk et Pagode.
Ces bâtiments Romains, Grecs, Arabes, Chinois,
Chaos d’Architecture et sans bus et sans choix,
Dons la profusion stérilement féconde
Enferme en un jardin les quatre parts du monde…
Surtout du mouvement: sans lui, sans sa magie
L’esprit désoccupé retombe en léthargie
[377].
В вольном переложении А. Воейкова это место звучит так:
Не строй в садах своих киоски и пагóды;
Смесь чудна зодчества есть зодчества позор,
И безобразные наряды не убор.
Не странно ль смежными увидеть зданья римски,
Китайски, гречески, японски, аравийски?
Так расточительность среди богатств бедна;
Так, недовольная, в одном саду она,
Без цели, в выборе не дав себе отчета,
Желает поместить четыре части света.
(С. 123–124)
При всей своей склонности к разнообразию Делиль требует осмысленного разнообразия – разнообразия «говорящего» и «читающегося». Так, например, Делиль требует точного соответствия скульптуры месту, где эта скульптура стоит: «Да не вступает бог в права другого бога» (с. 138). Местность должна диктовать назначение садовых построек, а садовые постройки – соответствовать местности:
Под тенью ив, где бьет целебная волна,
Уединенная купальня быть должна
[378].
(С. 129)
Заметим попутно, что даже «провинциал» А. Т. Болотов отметил в своих «Записках» безвкусное сочетание построек разных стран в Царскосельских садах
[379]. Болотов, однако, ошибся: «китайские» и «турецкие» постройки Царскосельских парков относились еще к тому времени, когда пейзажный парк принадлежал наполовину рококо и наполовину романтизму. Для рококо «китайщина» и «турецшина» (по выражению Болотова) не были вышедшей из моды безвкусицей, а закономерностью стиля.
Ко времени же, когда А. Т. Болотов писал свои «Записки», смешение в парке различных экзотических построек действительно было уже «пройденным этапом» садового искусства.
* * *
В садах всех стилей, как мы уже отмечали, особое значение имела музыка и благоухание. В садах романтизма музыка предпочиталась преимущественно «природная» – пение птиц, музыкальные инструменты, приводимые в движение ветром и водой, – а характер благоухания, может быть, и изменялся, но мы имеем об этом слишком мало сведений. Ясно лишь одно: поющие птицы и благоухающие цветы и травы усиливали ассоциативность романтических парков.
Звуки и благоухания играли особую роль, только ни то ни другое в романтических садах не должно было быть нарочитым и искусственным: «Наслаждение сими благовониями распространяет непостижимым образом некую отраду и сладость во всей внутренности человеческой: производит спокойствие душевное и некое согревательное удовольствие»
[380].
Меланхолия в садах романтизма
Н. Д. Кочеткова, характеризуя сентиментализм (в садовом искусстве он не отделяется от романтизма), пишет: «Представление о зыбкости всего сущего, открытие глубокой содержательности каждого мгновения бытия, намеченное в поэзии Хераскова, а затем в полную меру раскрытое в творчестве Муравьева, подвергалось дальнейшему анализу в сознании русских литераторов 1790-х гг. …Сентименталисты осознали неповторимость каждого данного мгновения; и выражение „течение времени“ было для них уже не простой метафорой, приобретало все более глубокий смысл. Представление о непрерывном движении времени объясняло изменчивость и непостоянство явлений, касающихся эмоциональной стороны природы человека. Соответственно, писатели нового направления сосредоточили свое внимание на переходных состояниях, на оттенках чувств, на сосуществовании противоречивых ощущений и побуждений»
[381].
Одним из самых «острых» и характерных для романтизма «переходных состояний» был переход от счастья к грусти и от грусти к счастью – пограничная полоса душевных состояний, получившая в сентиментализме и романтизме огромную популярность под названием «меланхолия» и почти что отождествлявшаяся со всем, что подходило под понятие поэтического.
Пейзажные сады рококо и романтизма отождествлялись прежде всего со счастливой Аркадией. Корни этих представлений уходили еще в Античность – к идиллиям Феокрита, к эклогам Вергилия и «Метаморфозам» Овидия.
Екатерина II подарила Павлу участок земли вблизи Царского Села. Павел начал на нем строительство дворца, назвав его сперва Паулелуст. Великая княгиня Мария Федоровна Вюртембергская, жена Павла, стала душой этого строительства и организации сада, где разбила несколько построек, напоминавших ей места ее детства. «Домики Крик и Крак, хижина Пустынника, так же как и название деревни Эроп, перенесены на дальний север из родного Марии Федоровне Монбельярского парка»
[382]. Иными словами, Павловский парк устраивался на первых порах как парк личных воспоминаний.
