Непонятость до конца, нераскрытость для зрителя всего орнамента, как и запутанность дорожек сада, полутона в окраске цветочных куртин, – все это было важным элементом эстетики барокко.
Для русского барокко и особенно рококо Растрелли существенное значение имело древнерусское золочение маковок и различных архитектурных деталей. Золото соответствовало той же эстетике барокко: оно давало разнообразные эффекты в зависимости от освещения, было различным в различное время дня, при различной погоде, утром или в закатных лучах, при густой летней листве и редкой осенней, при весенней окраске листвы и осенней, при снеге или дожде. Золото было различным – мокрое от дождя или тумана, сухое при облачном небе и в ветреный день, когда оно беспрерывно менялось от освещения или когда было ровно и спокойно освещено в пасмурный день. Совершенно особых эффектов достигало золото в сочетании с белым снегом: видимое через спокойно падающий снег или как бы движущееся в метели.
Совершенно неправильно представление о том, что золотом достигался только эффект богатства, пышности и «ювелирности» дворца.
По старым фотографиям и по личным впечатлениям пишущий эти строки знает, что даже тогда, когда золота на Екатерининском дворце в Царском Селе не было, а капители, базы, кариатиды были грубо окрашены в желто-коричневый цвет, созерцание садового фасада дворца через черные полуторастолетние стволы и зелень лип доставляло редкостное эстетическое наслаждение. К сожалению, при «реконструкции» сада липы, даже находившиеся в хорошем состоянии, были спилены, чтобы без особой нужды «раскрыть вид на фасад» (напомню, что противоположный парадный фасад Екатерининского дворца всегда оставался открытым и легко обозримым, следовательно особой нужды «раскрывать вид» со стороны сада не было).
Обычный упрек архитектуре дворцов Растрелли, и в частности архитектуре Екатерининского дворца, заключающийся в том, что фасады его чересчур растянуты и не имеют «сильного центра», не учитывает именно этого расчета – вида на дворец через деревья. Что это именно так, показывает тот факт, что парадный фасад Екатерининского дворца, обращенный к курдонёру, имел и сильный центр, и «сокращающий» его видимую растянутость охват циркумференцией – низкими служебными постройками, замыкавшими курдонёр с обоих концов и как бы ограничивающими видовые точки. Находящиеся в центре кованые ворота с золоченой решеткой открывали из парадной части дворца вид через золото решетки и золотые детали циркумференции на зелень Александровского парка позади. Этот широко открытый парадный фасад был контрастно противопоставлен по своему положению «растянутому» и однообразному садовому фасаду, видимому через густую зелень парка
[511].
Говоря о жизни Елизаветы Петровны в Царском Селе и подытоживая весь материал, известный о ее многочисленных наездах в Царское, тонкий ценитель елизаветинского рококо А. Н. Бенуа писал: «Царское Село при жизни императрицы Елисаветы почти не переставало быть именно интимной резиденцией, в которой царица отдыхала от утомительной пышности и назойливого многолюдства. В Царском бывал лишь интимный кружок императрицы и так называемая „малая свита“, и даже наследник престола великий князь Петр Феодорович до вступления на престол посетил Царское всего 8 раз»
[512].
Это «интимное» времяпрепровождение в Царском было, впрочем, и пышным, и вычурным. Императрицу встречали и провожали пушечным салютом из 31 выстрела из батарей, стоявших напротив дворца. Пушечные салюты и иллюминации сопровождали «питье здравия» за столом, выходы императрицы из церкви и т. д. Устраивались «метаморфозные» балы, охоты и пр.
Характер «пышно-интимного» времяпрепровождения «малого двора» сказался в архитектуре дворца и в характере сада. «Интимность» была условной и непременно должна была быть одновременно роскошной. Несмотря на то что дворец был обильно покрыт позолотой – так, что при солнце на него было больно смотреть, – эта позолота была все же позолотой игрушки
[513].
Мы с такою подробностью остановились на интимно-развлекательном характере Старой Голландки потому, что сейчас этот сад исчезает уже на наших глазах, заменяясь слабым и бедным подражанием французскому классицизму, а для понимания лицейской лирики Пушкина особое значение имеют именно сады рококо, как и лирика рококо на французском языке
[514].
Садовое строительство Екатерины II в Царском Селе не столько заменило старое новым, сколько дополнило его, расширив сады пейзажными парками и добавив новые павильоны, постройки и памятники. Екатерина сама сознавала свою страсть к садовому строительству и называла ее «plantomanie» и «bâtissomanie» (т. е. мания сажать растения и мания строить здания)
[515]. Но пейзажные парки Екатерины II не были еще целиком романтическими. Их пейзажность была в значительной степени развитием рококо. Главная новизна в характере пейзажных парков Екатерины II заключалась в том, что они развивали сеть прогулочных дорожек (на что, как мы увидим, откликнулся Пушкин в стихотворении «Сон»), стремились к большей мемориальности и «открытию видов».
3
В лицейских стихотворениях Пушкина сказалась семантика садов двух типов – архитектурно-голландских (не французских) и натуральных. Мы не должны видеть в этом какого-то внутреннего противоречия. Во-первых, в Царском Селе лицеисты пользовались как Голландским садом, так и более отдаленными пейзажными парками, а во-вторых, ни в Англии, ни в России смена вкусов в области садово-паркового искусства не была резкой. Регулярные сады в конце XVIII – начале XIX в. считались необходимой связующей частью между домом хозяина и более отдаленными пейзажными парками, предназначавшимися для прогулок. В уже упоминавшейся и цитировавшейся записке предромантического поэта и культурного деятеля Н. А. Львова последний утверждал, что в своем проекте сада Безбородки он ставит себе целью «согласить учение двух противоположных художников Кента и Ленотра»
[516], т. е. романтизма и классицизма.
