Отец, всегда беспокойный на суше, а сейчас, казалось, не стремящийся уйти в море, постоянно наблюдал за судами, которые приходили и уходили. Я была с ним на мысе, когда показался корабль. Раздался крик — и все взоры устремились к нему.
Отец сказал:
— Этот карак
[1]
выглядит как торговое судно. Говорил он презрительно. Раньше он торговал всевозможными товарами и в свои лучшие годы привозил домой большие грузы из Испании. Матушка часто говорила ему, что он был настоящим пиратом.
— Какое торговое судно? — спросила я его.
— Например, голландское, — сказал он. — Везет товары, торгует ими, возвращается с грузом, ловит рыбу в Балтийском море и привозит улов. Торгует! — добавил он пренебрежительно.
Отец стоял, широко расставив ноги, и наблюдал за кораблем, а когда маленькая шлюпка доставила капитана на берег, заорал:
— Черт меня побери, если это не Фенимор Лэндор! Добро пожаловать, парень! Как поживает отец?
Так я впервые увидела Фенимора — загорелого, с волосами, выгоревшими на солнце, голубыми глазами в сеточке морщинок, оттого что приходилось много щуриться от ветра и солнца; он был высокий и сильный — человек моря.
— Это моя дочка, Линнет, — сказал отец и положил руку мне на плечо, что позднее стало приводить меня в трепет. Это означало, что он гордился мной, и, хотя он часто был невыносим и жесток, все-таки приятно было угодить капитану Джейку Пенлайону. — А это Фенимор Лэндор, девочка моя. Я хорошо знал его отца: не было лучшего капитана! Добро пожаловать! Что привело тебя в Плимут?
— Надежда увидеть вас, — сказал Фенимор.
— Увидеть меня? Хорошо сказано. Ты должен прийти в корт. Будешь желанным гостем. Не так ли, Линнет?
Я сказала, что он будет самым желанным гостем. Мы взглянули друг на друга довольно внимательно, и я подумала, понравилась ли я ему так же, как он мне? Я очень надеялась.
Корт означал Лайон-корт — дом, построенный еще моим прадедушкой, когда он начал наживать себе состояние. Дом был немного показушный по сравнению со старыми домами, такими, как Труинд, дом Эдвины и Карлоса. Я слышала, как однажды матушка сказала отцу, когда они очередной раз ссорились, что Пенлайоны, у которых деньги долго не задерживались, должны были всем показать, чем они владеют. Центром дома считался готический зал со сводами, уходящими под самую крышу. Величественная лестница вела на галерею, где у нас висели фамильные портреты — основателя, моего прадеда, моего деда и моего отца. Если бы я была мальчиком, смею сказать, я оказалась бы рядом с ними. Жилые помещения находились в восточном и западном крыльях. Было много места для развлечений, и дом часто был наполнен гостями.
По пути к корту Фенимор Лэндор и отец говорили о морских делах. Несколько раз я краешком глаза взглянула на приезжего и поймала его за тем же занятием. Когда показался дом с каменными львами, охраняющими двери, я сказала, что пойду и сообщу матушке о госте.
Матушка спускалась по лестнице в зал. Она была чрезвычайно бодра и полна той замечательной энергии, которая привлекала больше, чем красота. Ей было около сорока восьми лет, но, благодаря тому, что жизнь у нее была полна приключений, ей удалось сохранить молодость.
— Отец привел гостя, — громко сказала я. — Его зовут Фенимор Лэндор. Думаю, он капитан. Ах, вот и они!
Фенимор Лэндор поклонился матушке, и, когда знакомство состоялось, она пригласила всех в небольшую зимнюю гостиную, более уютную, чем зал.
Все пили мальвазию и говорили в основном о море. Фенимора пригласили остаться на ужин, а потом его должны были доставить на корабль. Он сообщил, что его судно «Пассаты» пробудет в Саунде несколько дней. Мы с матушкой оставили мужчин пить вино; она пошла на кухню, а я — в свою комнату, чтобы сделать запись в дневнике.
Позднее, когда мы сидели за большим столом в зале, Фенимор занял место рядом с отцом, и я заметила, что он пытался склонить его к какому-то новому рискованному предприятию, в которое он сам верил всей душой. Мне нравился его энтузиазм. Он светился в его глазах и звучал в его голосе. Я подумала: «Он идеалист, и, если его что-то интересует, он сделает все, что сможет, чтобы добиться успеха». То, чем он пытался увлечь отца, была торговля в разных частях света. Мне нравилось слушать его, и я сердилась на отца, сидевшего склонив голову набок, со скептическим видом. Фенимор говорил:
— Отныне испанцы не соперники нам! Они сильно ослаблены. Отец кивнул:
— Покалечены Богом и изгнаны с морей. Он вновь сел на своего любимого конька и стал рассказывать, как мы победили испанцев, хотя они хвастали, что справятся с нами за один день. Фенимор был раздражен: он не хотел говорить о прошлом, его привлекало будущее.
Он прервал рассказ отца:
— Теперь уже их галеры не будут отчаливать от Барселоны и Кадиса: где их галеры?
— На дне океана, — хихикнул отец.
— Конечно, но есть голландцы!
— Голландцы? — как плевок, вырвалось у отца.
— Достойные моряки! — вставил Фенимор. Отец нетерпеливо пыхтел.
— Нет лучшего моряка, чем англичанин, и лучше всех — сельские жители Запада!
Матушка засмеялась с легкой насмешкой, с которой она так часто обращалась к отцу:
— Капитан Пенлайон пристрастен!
Я оглядела сидящих за столом. Должно быть, мы казались Фенимору странной семьей — если его семья была обычной, как я надеялась. Вот мой отец с женой, дочерью и тремя незаконнорожденными сыновьями и матерью одного из них. Конечно, было ясно, что мой отец — человек необычный и, коли на то пошло, моя матушка тоже была необычной женщиной. Компания была небольшой, так как никто не знал, что у нас будет гость, но у нас было время пригласить Карлоса и Эдвину присоединиться к нам. Во всяком случае, они часто так делали.
Мать Карлоса была испанкой, но едва ли он что-нибудь унаследовал от нее без сомнения, он был сыном моего отца. Волосы у него были темно-каштановые, а глаза — светло-карие; ходил он, покачиваясь, точно так же, как наш отец. С раннего детства он рос под влиянием отца, и самая большая цель его жизни была стать по возможности точно таким, как отец. Он был любимцем отца. Любимцем был и Жако, сын Дженнет, служанки моей матушки, которая многие годы делила с ней разные приключения. Это была здоровая, необузданная женщина, которая имела множество любовников. Сейчас это был один из садовников. Мы все знали это, так как для Дженнет занятие любовью был так естественно, что она не делала из этого секрета. Сейчас ей было за сорок, но я слышала, как матушка говорила ей, что она похотлива, как в двадцать. Она неимоверно гордилась Жако и была в восторге от того, что он рос среди нас и должен перенять профессию своего отца. Она считала, что никого не было лучше капитана, и очень гордилась, что располагала живым свидетельством того, что тот обратил на нее внимание. Был еще Пенн — тоже похожий на отца, и его присутствие за столом со своей матерью было, пожалуй, труднее всего понять. Ромелия Гирлинг пришла в наш дом, когда ее отец погиб на одном из кораблей моего отца. В один из периодов неудовольствия друг другом у моих родителей отец в пику ли матери, или из вожделения сделал Ромелии ребенка. Родился Пени и рос в нашей семье, потому что Ромелии некуда было идти, и только много позже матушка выгнала их из дома. Во всяком случае, отец не допустил бы этого, и, думаю, матушке доставляло удовольствие то и дело напоминать ему об его изменах.
