Артем усмехнулся и сказал:
– Жалко смотреть на тебя, Андрей. Впрочем, каждый человек распоряжается своей жизнью так, как хочет.
– Это верно, Артем Павлов, – подтвердил Ермоленко. – Мир делится на тех, кто носит красивые костюмчики, как ты, и тех, кто на покрышке сидит и хочет дерябнуть.
– Смотрю, ты философ.
– А то. – Ермоленко ухмыльнулся. – Я тебя, кажись, где-то видел.
– Все может быть.
– Так что? На сухую разговор плохо идет.
Павлов покачал головой.
– Я оплачу твои сведения только после разговора. Идет?
– Уговорил, – быстро согласился Андрей.
– Тебе знаком Олег Гвоздев? Он работает в банке, – осведомился адвокат.
Ермоленко запрокинул банку, высосал остатки пива.
– Гвоздь, что ли? Конечно, знаком, – сказал он. – Лет двадцать его знаю, только в последнее время он редко в гости заходит. Увидел у меня мышку на кухне, так заверещал, как баба. – Андрей засмеялся, очевидно, прогоняя в памяти этот забавный эпизод.
– Кто он и что собой представляет? – спросил Артем.
– Прохвост и аферист, – ответил Ермоленко, не задумываясь. – Бабки из воздуха делает. Все время какие-то левые схемы химичил. Можно сказать, по лезвию ходил.
– А что тебя с ним связывало? Двадцать лет – большой срок.
– Да вообще-то ничего особенного. В девяностые он ко мне подкатил впервые, один вопрос разрулить просил. Я ему помог, а потом он меня выручил. Не хочу вдаваться в подробности.
– Я так понимаю, речь идет о чем-то незаконном, да?
– Так время-то какое было? Не подмажешь – не поедешь, – заявил Ермоленко. – Что сейчас мусолить? Не волнуйся, крови на наших руках не было. В общем, как-то и завертелось все. Короче, помогали друг другу, как могли. Но так, чтобы прям вот друзьями быть – не было такого.
– А сейчас? – задал вопрос Артем.
Ермоленко махнул рукой и ответил:
– Да хрен его знает. Вроде Гвоздь какую-то контору открыть хотел. Сказал, что она ненастоящая, мол, чтобы налогов не платить. А ему надо, чтобы эта фирма по документам проходила. Врубаешься?
– Похоже, что да. Ты что-то подписывал?
Андрей нахмурился, задумался.
Глядя на его чумазое сосредоточенное лицо, адвокат поймал себя на соображении о том, что мыслительный процесс его собеседника можно было сравнить с перетаскиванием тяжеленного сейфа.
– Чего-то подписывал, – пробормотал Ермоленко, почесал затылок, посмотрел на небо, словно выискивая подсказку, и его одутловатое лицо оживилось. – Ага, точно. Приходил Гвоздь как-то с бумажками. Просил паспорт, а потом я расписался где-то.
– Где именно? Что за документ?
– Не помню.
– Он у тебя дома?
– Нет. Гвоздь сказал, что потом отдаст. Но больше, поганец, не появлялся.
«Конечно, – подумал Артем. – Было бы глупостью оставлять оригинал подобного компромата».
– Ты хоть читал, что подписывал? – на всякий случай спросил он.
– Нет, – беспечно откликнулся Ермоленко. – Оно мне надо? Мне Гвоздь за это пять штук отслюнявил. Мне на две недели гужбана хватило. Я за эти бабки показания хоть на принцессу Диану дам.
– Это излишне, она умерла, – сухо произнес Павлов.
Ермоленко был ему противен. Внутри его росло стойкое ощущение, что он извалялся в грязи. Ему хотелось немедленно встать под горячий душ.
– Что ты знаешь о его банке? – задал он вопрос.
– А чего надо знать-то? – Выпивоха пожал плечами. – Банк как банк. Гвоздь, правда, вначале все завлекал меня бабки туда положить. Не знал, что все мое богатство – хрен да кеды. Только потом отстал, когда понял, что я не его клиент.
«Значит, все вкладчики не случайны», – мысленно отметил Павлов.
Он вспомнил историю Дарьи, когда на каком-то фуршете Гвоздев уговорил ее воспользоваться услугами банка.
– Думаешь, я последняя сволочь, да, адвокат? – вдруг спросил Андрей, в упор глядя на Артема. – По-твоему, я тебя не узнал? Фига с два. Не такой уж я и валенок, парень.
– Тебе и правда важно, что я о тебе думаю? – осведомился Павлов. – Уверен, что нет.
– А я ведь не всегда таким был, – сипло произнес Андрей и пнул ногой пустую банку из-под пива. – Веришь, я ведь участковым работал. И жена у меня была, и двое детишек. Только судьба меня наказала. В аварию я попал, из-за меня сын погиб. Жена ушла с дочкой. А я хромой на всю жизнь остался. Эх…
Артем извлек из внутреннего кармана пиджака портмоне. Неожиданные откровения Ермоленко он выслушал с непроницаемым лицом. Павлов не испытывал жалости к забулдыге, сидящему на грязной покрышке.
– У человека всегда есть выбор, – сказал он, доставая из кошелька несколько купюр. – Благодарю за информацию. Теперь можешь поправить свое здоровье. Хотя на твоем месте я купил бы себе новые брюки. – С этими словами адвокат положил деньги на треснувший лист фанеры, придавил их камнем.
– Каждому свое. Бывай. – Андрей вяло махнул рукой и забрал деньги. – Приходи. Я всегда тут, если что.
Спустя несколько минут Артем уже сидел в машине.
Тощий пес, недавно лакавший из лужи, спал под лавкой, изредка дрыгая задними лапами. Павлов вдруг подумал, что убогое и никчемное существование Ермоленко немногим отличалось от жизни этой несчастной дворняги.
«Подведем итоги, – размышлял адвокат. – Первое. Гвоздев и Ермоленко были старыми знакомыми и в какой-то степени доверяли друг другу. Второе. Гвоздева интересовало материальное положение Ермоленко. Если бы этот алкоголик находился не в такой нищете, то он сейчас наверняка тоже лишился бы денег, вложенных в «Прайм-банк». Третье. Гвоздев использовал Ермоленко в качестве подставного лица, уговорил его подписать какие-то документы. Вполне возможно, чтобы вывести деньги вкладчиков».
Артем завел машину.
Гроб
Роман Игоревич Олейник видел странный сон. Не менее странным было и то, что сновидения в принципе посещали его весьма и весьма редко.
Перед ним расстилается пустынное шоссе, бесконечно унылая и серая лента, от которой сквозит холод, пробирающий его даже через подошвы обуви. Вокруг непроглядная тьма, лишь тусклый свет луны прокладывает мерцающую дорожку, отчего ему кажется, что он наступает на гаснущие звезды.
В руке Романа тяжелый кейс. Он знает, что в нем находится нечто очень ценное, не сомневается в том, что просто обязан обеспечить сохранность этого груза.
Роман шагает по безжизненной трассе, и ледяной ветер обдувает его напряженное лицо.
Внезапно пронзительный звук клаксона разрывает вязкую тьму, и он со страхом оглядывается. Гудок звучит пугающе, как вопль женщины, бьющейся в агонии. Из мглы проклевываются два круглых глаза, пышущих слепой яростью.
