– Да ладно, – проворчал Петрович, ощутив потребность взять новичка под свою защиту. – Ты-то сам помнишь, какой был?
– Помню, – буркнул Опалин, насупившись. – Тощий и голодный… Ладно, все это ерунда, лирика. Хорошо бы пробить, кто из уголовных сейчас в Москве – я имею в виду, таких, которые способны удавить женщину и тут же отрубить ей руки. Не исключено, что тут действовал убийца по заказу…
– Думаешь?
– Уверен. Во-первых, дерзость немыслимая. Во-вторых, отрубленные руки, изуродованное лицо – скорее всего, условия заказчика. Но что же это за важная птица такая, что ее не поленились убить таким образом… Чего-то мы не знаем, Петрович. Чего-то очень важного…
– Не знаем, так узнаем. Работа такая, – усмехнулся его собеседник. – Не переживай, Ваня. Тот, кто ее убил, от нас не уйдет.
Глава 10. Особняк
Извозчик остановился у каменного двухэтажного особняка с приличным подъездом, с окнами, закрытыми сплошь ставнями.
А. Куприн, «Штабс-капитан Рыбников»
После того, как он практически в одиночку провел всю работу по выявлению фото жертвы, Юра Казачинский был уверен, что до разгадки рукой подать. Однако он не учел, что каждый оперативник ведет одновременно несколько дознаний и к ним прибавляются все новые и новые. Следующий день, 14 июля, ознаменовался тем, что опербригаду Опалина в экстренном порядке вызвали на место преступления. Петровича Иван с утра отправил доделывать бумажную работу по моментам, которые выяснил Юра, но вместо Логинова к муровцам присоединился эксперт Горюнов, и в уже знакомом Казачинскому дребезжащем кабриолете группа выехала на место.
Желтый двухэтажный особнячок в районе Пречистенки пленил Юру своим видом и до сих пор ощущающейся в здании купеческой основательностью. Здесь не было ничего вычурного, никаких архитектурных излишеств. Крыльцо удобное, окна не большие и не маленькие, крыша прочная, все водосточные трубы на месте и явно в исправном состоянии. Дом был небольшой, и Казачинский подумал, что внутри всего несколько коммунальных квартир. Однако действительность оказалась куда интереснее.
– Здесь живет профессор Елистратов, то есть жил, – уныло пробубнил дворник. Он был немолод, носил коротенькие усики под Чарли Чаплина и, судя по богатому колориту лица, сверх меры уважал алкогольные напитки. – Профессор умер в прошлом ноябре… нет, в октябре. Вместе с ним в доме жили его сыновья с семьями. Роман Александрович и Дмитрий Александрович их звали… У Романа Александровича дочь, у Дмитрия Александровича близнецы. Вот…
– А кто еще здесь живет? – спросил Опалин. Дворник засопел, глядя на него исподлобья.
– Я же вам говорю, товарищ, это дом профессора… Тут только члены его семьи. Посторонних не было… Ну, домработница еще жила, нянька к близнецам приходила. И все…
– Ну а убили-то кого? – не удержавшись, встрял Казачинский. – Кто жертва?
– Да всех их убили. И Романа Александровича, и Дмитрия Александровича, и супружниц ихних, и детей… И домработницу…
– Вас как зовут?
– Яхонтов я. Иван Савельич…
– И где ж вы были, Иван Савельич, пока всех в доме убивали? – прищурился Опалин.
Дворник насупился.
– У себя, наверное… Не знаю… Скверное дело. Я тут с двадцатого… нет, с двадцать первого служу. Жена от меня ушла, – с обидой добавил он. – Каши, говорит, с тобой не сваришь, дворником ты родился, дворником и помрешь. Обидно, знаете ли.
– Когда жена-то ушла?
– Да при нэпе еще, – ответил Яхонтов с отвращением. – Что ж? Я дворник. Почему мне надо этого стыдиться? А кто господ убил, я не знаю. Знал бы – сказал…
– Сейчас господ нет, – не удержался Казачинский.
– Это вы так думаете, господа всегда есть и никуда не деваются, – парировал дворник. Но тотчас же прикусил язык и глаза опустил.
– Яша, останься тут, проследи, чтобы гражданин никуда не ушел, – распорядился Опалин, кивая на Яхонтова. Найдя таким образом применение для сотрудника, который не выносил вида крови, Иван в сопровождении остальных муровцев двинулся к особняку. Харулин остался в машине.
В доме толкалось приличное количество народу – милиционеры, еще одна группа из угрозыска, которая первой приехала на место, и благодушного вида старичок-следователь, который допрашивал всхлипывающую молодую женщину – как выяснилось, дочь домработницы. Мать вчера вечером должна была позвонить, но не позвонила, дочь сама набрала номер – никто не отвечал, потом позвонила с утра – к телефону никто не подошел. Забеспокоившись, дочь явилась проведать мать и обнаружила, что входная дверь не заперта, а в столовой…
– У них тут и столовая имеется? – пробормотал Казачинский, изумленно озираясь.
Ах, непрост был, непрост профессор Елистратов, ухитрившийся в эпоху революций, социальных потрясений и уплотнений сохранить типично буржуазный уклад и отстоять свои квадратные аршины от посягательств победителей. Да что там какие-то жалкие аршины – целый особняк отбил могучий старик, чей писанный маслом громадный портрет висел на стене, неприязненно щурясь сквозь стальное пенсне на незваных гостей.
– А, Ванечка! – обрадовался Опалину старый следователь. – Эти товарищи, ваши милые коллеги, стали перемещать трупы, уронили пару стульев и разбили тарелку, поэтому я позвонил и попросил прислать вас. Они в соседней комнате – разумею трупы. Судя по всему, за столом сидели все обитатели дома, кроме домработницы и близнецов. Домработнице перерезали горло, детей… ну, сами увидите. Владимир Митрофанович, будьте аккуратнее с едой и напитками, голубчик…
Судмедэксперт посерьезнел и двинулся к дверям, которые, судя по всему, вели в столовую. Опалин вошел за ним, молча оглядел обстановку, буркнул: «М-да…» и повернулся к Горюнову.
– Отпечатки…
– Да понял я, – хмуро откликнулся эксперт.
Шесть трупов с искаженными лицами. Мужчина, женщина, еще один мужчина, две женщины и девочка-подросток. Девочка лежала на диване, остальные были разложены на ковре, и Казачинскому на мгновение почудилось, что перед ним сломанные куклы. Он тотчас устыдился своей мысли, но она засела где-то в подсознании и не давала ему покоя.
– Они сидели за столом? – недовольно спросил Опалин у брюнета лет тридцати в форме с синими петлицами, который у окна рассматривал содержимое одной из чашек. – Не надо было их трогать до фотографирования…
– Как скажете, Иван Григорьевич, вы же у нас главный, – с плохо скрываемым раздражением ответил коллега. Тут Шаповалов изумил Казачинского: судмедэксперт стал на колени и принялся обнюхивать губы убитых, как собака.
– Ка-це-эн, – уверенно объявил Владимир Митрофанович через некоторое время, поднимаясь на ноги.
– Цианистый калий, – перевел Опалин для Казачинского, который, впрочем, понял только то, что речь идет о каком-то яде. – Здесь три женщины, а у профессора вроде было только два женатых сына. Кто третья? Неужели вдова старика?
