Он удалился, аккуратно прикрыв за собой дверь.
– Это и есть тот самый?.. – начала Лиза, покосившись на брата. – О котором ты говорил?
Юра кивнул.
– Какой неприятный человек, – сокрушенно проговорила девушка.
– На нем большая ответственность, – сказал Казачинский. – Слушай, Лиза, спасибо за бритву и… иди-ка ты домой. Мне работать надо. Нет, ну правда…
Лиза поглядела на него серьезно, потом легонько поцеловала его в щеку и проследовала к выходу.
– У тебя не будет неприятностей? – спросила она, уже взявшись за ручку двери.
– Думаю, нет. Пока.
И он снова занял свой наблюдательный пост, следя из-за занавески, как девушка в доме напротив шьет себе платье из голубого ситца в мелкий горох.
Глава 20. След
Кинотеатр «Форум». Первым экраном лучшие звуковые фильмы советского и заграничного производства. В мраморном фойе ежедневно днем – выступление артистов Госэстрады, вечером – джаз-ревю. При театре – кафе-ресторан.
Рекламное объявление
– Ну, что скажешь, Володя? – спросил уполномоченный Румянцев.
Мертвец сидел в одном из передних рядов кинозала. Яркий свет ламп отражался в его невидящих глазах, из угла рта стекала тонкая струйка крови. Военная форма, на петлицах три квадрата – командир роты, стало быть. Фуражка свалилась с головы и лежала на полу.
– Два часа максимум, – буркнул судмедэксперт Шаповалов, осмотрев труп. – Похоже на то, что его закололи шилом.
– Когда закончился сеанс? – спросил Румянцев у молодой испуганной билетерши, которая обнаружила тело.
– Сорок минут назад, – ответила она и заплакала.
Шаповалов огляделся. По долгу службы ему приходилось бывать в самых разных местах, но он впервые видел убитого в кинотеатре. Знаменитый «Форум» на Садовой-Сухаревской, 1360 мест, билеты дешевле рубля сюда не достать. И вот, пожалуйста – убит командир Советской армии, зарезан, как кролик, и никто ничего не заметил, пока фильм не закончился и зрители не стали покидать зал.
– Гражданка, прекратите рыдать! – заорал на билетершу Румянцев, неожиданно обозлившись на весь свет. – Отойдите куда-нибудь, только недалеко – потому что я с вами еще буду говорить…
Бормоча себе под нос ругательства, он стал ощупывать карманы убитого – и напрягся, найдя в одном из них туго набитый кошелек.
– 1750 рублей, – озадаченно пробормотал Румянцев, пересчитав деньги. – Но если его не ограбить хотели, тогда что?
– Что-то многовато денег для военного, – усомнился молодой оперативник Потапенко. – И вообще…
– На волосы его посмотри, – неожиданно подал голос Шаповалов.
– При чем тут волосы? – хмуро спросил Румянцев.
– При том. Стрижка короткая, но пробор, бриолин… Военные так не ходят. Ряженый это. И, по-моему, я даже знаю кто.
– Ты его узнал?
– Ваня Опалин недавно фото показывал. Кажется, этот зарезанный – Ларион Карташевский. Ну, тот, о котором говорили, что он за деньги может убить любого… То есть мог.
– Стоп, – потребовал Румянцев. – Почему Опалин показывал тебе какие-то фото? Для чего?
– Ну, короче, ему для дознания надо было найти четырех человек. Двое – Богатенко и Мазур – уже нашлись в виде трупов. Этот – третий. Кстати, Мазура тоже того… закололи шилом.
– Зовем сюда Опалина? – предложил Потапенко.
У Румянцева сделалось такое лицо, словно он разом переживал острый приступ желтухи, зубной боли и почечных колик. Судмедэксперт Шаповалов на своем веку видел разное, но тут он все же предпочел отвести глаза.
– Никакого Опалина, – придушенным голосом ответил Румянцев и дернул щекой. – Спиридонов! Где этот чертов фотограф… Давай, снимай, чего ты там копаешься!
Сочтя свою работу законченной, Шаповалов отправился в туалетную комнату, где вымыл руки, а затем прошел в фойе, где музыканты джазового оркестра, готовясь к выступлению, настраивали свои инструменты. К доктору подошли несколько служащих, которые прослышали об убийстве в зале и были не прочь узнать подробности.
– Товарищи, я только судмедэксперт, – отмахнулся Владимир Митрофанович. – Свидетельствую, что труп есть и он не оживет. Все вопросы – к товарищу Румянцеву.
«Позвонить Ване или не позвонить? – подумал он. Оркестр начал играть, и мелодия медом лилась в душу доктора. – А, к черту! Все равно вернемся на Петровку, я его увижу и тогда скажу…»
Меж тем на Петровке Опалин изучал материалы дела о хищении, которые следователь Соколов выцарапал для него из Ленинграда. Судя по документам, Роман Елистратов участвовал в оценке драгоценностей одной балерины, которая специализировалась на любви к великим князьям – разумеется, бескорыстной, потому что люди искусства, как всем известно, собой не торгуют. Итогом многочисленных любовей стало некоторое количество абортов, для следствия интереса не представляющих, пара передающихся половым путем заболеваний – аналогично и значительные материальные ценности, которые перекочевали к бескорыстной из карманов щедрых любовников. В их числе – бриллианты, сапфиры, рубины, изумруды, кольца, ожерелья, диадемы, парюры
[9]… И все было прекрасно, пока не наступил февраль 1917-го, а затем – теплый октябрь, удививший всех температурами выше обычного… да, впрочем, и не только ими.
В октябре окончательно растаяла монархия, растаяли князья, великие и не очень, и для обслуживающего их персонала, включая любительниц выделывать ногами кренделя, наступили суровые времена. Балерина, впрочем, успела сбежать в какую-то невнятную страну, отколовшуюся осколком от Австро-Венгерской империи, и попыталась начать жизнь сначала, но как-то быстро выяснилось, что танцевать она не особо умеет, и вообще в силу возраста ей на сцене уже делать нечего. Из своих драгоценностей она успела вывезти только малую часть – прочее застряло на родине и несколько лет спустя сложными путями попало на оценку к Роману Елистратову.
Вытащив из ящика лупу, Опалин принялся рассматривать приложенные к делу фотографии драгоценностей, которые в большом количестве были разложены на столах. На снимках чья-то рука решительно обвела кружками те ценности, которые, по мнению следствия, увел Роман Александрович. Но так как речь идет о черно-белых фотографиях и все планы были общими, разглядеть детали украшений было нелегко. Словесные описания также не могли похвастаться точностью; так, к примеру, выражение «кольцо женское с большим прозрачным бриллиантом» несло в себе слишком мало информации для опознания конкретного предмета, тем более что слово «бриллиант» было написано с одной буквой «л».
В дверь постучали, и, повинуясь выработанной годами привычке, Опалин тотчас захлопнул дело, чтобы никто посторонний не увидел, чем он занимается. На пороге стоял Аркадий Виноградов.
