– Дело не в том, чтобы бояться, а в том, чтобы не терять головы. Я когда-нибудь давал тебе плохой совет?
Опалин не был злопамятен, но мог легко ответить «да» и припомнить массу случаев, когда Петрович оказывался не прав; но что-то – может быть, уважение к старому товарищу – удержало его.
– Так вот, Ваня, – продолжал Логинов, – очень тебя прошу: не приближайся к нему. Хочешь что-то узнать у него – не вопрос, давай я займусь этим.
– Ну хорошо, раз ты настаиваешь, – проворчал Опалин и, потерев руки, стал излагать свою версию.
Когда он умолк, ошеломленный Петрович полез за папиросами, но затем передумал и сунул пачку обратно в карман.
– Но если то, что ты говоришь, правда… Это означает четыре убийства.
– Пять, – поправил его Опалин. – Не знаю, где сейчас прячется Перель, но я ему не завидую. Первым был Евгений Богдановский – не потому, что жил с Софьей, а потому, что именно из-за него она оказалась в парке, где ее убили. Затем Барон пошел по списку тех, кто мог ее убить и изувечить тело. Заметь, он даже не стал утруждать себя выяснением, кто именно из них виновен.
– Это вполне в его духе, – усмехнулся Петрович. – На войне он тоже убивал всех без разбору. Что именно я должен у него узнать?
Опалин объяснил.
– Сошлись на меня, и вообще – ему должно быть известно, что я расследую убийство Софьи. Можешь быть с ним настолько откровенным, насколько сочтешь нужным.
– Хорошо, – кивнул Петрович. – А что насчет убийства на Пречистенке? Удалось узнать что-то новое?
– Есть кое-какие соображения, – ответил Опалин. – Я поговорил со следователем Фриновским и сделал пару запросов. Похоже, что у нас необычная банда, и это очень плохо.
– В каком плане необычная? – осторожно спросил Логинов. – И как банда вообще может быть необычной?
– Они не уголовники. Именно поэтому все твои информаторы ничего не смогли сказать по поводу Пречистенки. Если верить Фриновскому, то же самое было в одесском деле, когда убили бывшего нэпмана с семьей. И там тоже было что-то вроде спрятанного клада. – Опалин прищурился. – Те, кого мы ищем, действуют очень своеобразно. Они не размениваются на мелочи, а упорно выискивают… как бы сказать… крупную добычу. Затем выбирают время, убивают всех, кто находится в доме, забирают ценности и исчезают.
– Постой, постой, – живо возразил Петрович, – но ты забываешь, что мало убить, ограбить и скрыться. Извини, но награбленное надо где-то сбывать, иначе вся затея не имеет никакого смысла.
– И тут у нас новая проблема, – усмехнулся Опалин. – Смотри: ни одна похищенная в Одессе вещь нигде не всплыла. С Пречистенкой – то же самое, а это значит что? Либо они умело переплавляют и переделывают украшения, либо у них есть выход на заграницу. То есть имеется либо хороший ювелир, либо кто-то, кто все это вывозит.
– Ну, допустим, ты прав, – пробормотал Петрович, хмуря брови. – Но все же… Ты говоришь, они не уголовники, но то, как они убивают людей… и детей… Слушай, а может быть, они бывшие военные? Помнишь, нянька говорила про военную выправку…
– Я ей не верю, – сказал Иван, и шрам на его виске дернулся.
– Почему?
– Не знаю. Не верю, и все. Чего-то она темнит.
Меж тем в другой части Москвы гражданка, о которой шла речь, надела новое платье – голубое в мелкий горох, – повертелась перед зеркалом, повязывая поясок, и сказала матери, что пойдет купить себе берет.
– Чаю захвати, а то у нас чай кончился! – крикнула мать ей вслед.
В доме напротив Володя Смолов тяжело вздохнул. Он недавно плотно поел, и ему не улыбалась мысль таскаться за объектом по магазинам и делать вид, что он тоже стоит в очереди или собирается что-то купить.
– Давай я за ней прослежу, – предложил Казачинский.
– Нет, – коротко ответил Смолов. – Тебе оружие не положено, а мало ли какая может быть ситуация…
Он воинственно надвинул кепку на лоб и вышел из комнаты. Через несколько минут Казачинский увидел, как его напарник с независимым видом идет по улице следом за Варварой, которая двигалась к трамвайной остановке.
Девушка стала в хвост очереди граждан, ожидающих трамвая (как было тогда принято). Смолов занервничал. Транспорт переживал час пик. Володя представил себе переполненный вагон, смачные перебранки между пассажирами и рефлекторно втянул живот, чтобы занимать меньше места.
Трамвай двадцать второго маршрута подъехал буквально через пару минут, и первые по очереди пассажиры стали проходить через заднюю дверь. Смолова оттерли какие-то здоровяки, и оттого он не сразу заметил, что находчивая Варвара вцепилась в какую-то мамашу с младенцем на руках и заботливо помогает ей подняться в вагон через переднюю дверь, в которую имели право садиться льготные категории пассажиров, включая тех, что с маленькими детьми.
Раскусив маневр Резниковой, Смолов рванулся вперед, но было уже поздно. Двери захлопнулись, отсекая няньку в вагоне от ее филера. Трамвай покатился по рельсам, набирая ход. Смолов бросился бежать за ним, но споткнулся и упал.
– Куды, куды, дурак! – возмутились пассажиры на остановке. – Другой трамвай придет! Не глупи, парень!
В трамвае Варвара поглядела в заднее окно, убедилась, что коротышка в кепке остался с носом и, не удержавшись, рассмеялась. Вагон занесло на повороте, и Варвару бросило на соседку – невзрачную девушку в коричневой юбке. Соседка Резниковой сдавленно ойкнула.
– Ну вы держитесь за что-нибудь, – недовольно сказала девушка, оборачиваясь к Варваре.
– Извините, – ответила та, напустив на себя смиренный вид. В других обстоятельствах она, может быть, не удержалась бы от искушения поругаться, но сейчас от осознания, что она провела муровского сыщика, ей было слишком хорошо, и она решила не портить момент. Трамвай ехал, делая остановки в отведенных для этого местах, и, когда он прибыл к парку Горького, Варвара вышла из вагона. Достав из сумочки пудреницу, она прошлась по лицу пуховкой, затем подкрасила губы, расправила плечи и решительно двинулась к главному входу в парк.
Глава 21. У фонтана
Скульптор А. Д. Шадр заканчивает большую монументальную композицию «Девушка с веслом», которая будет установлена в центре фонтана на главной магистрали парка им. Горького.
«Советское искусство», 17 июля 1935 г.
В парке Варвара почувствовала себя свободнее. Вокруг было полно народу, там и сям виднелись милиционеры, которые зорко следили за тем, чтобы порядок не нарушался. «Ничего со мной не случится, – подумала девушка, – мне нечего бояться». Ей было неприятно думать, что она трусит; ладони у нее вспотели, а она терпеть не могла, когда они становились мокрыми. Несколько раз она оглядывалась и, убедившись, что никто за ней не следит, шла дальше.
Возле кинотеатра она прочитала афиши и обратилась к немолодому кассиру:
