* * *
Две недели мы провели по определенному распорядку. Каждое утро он отправлялся в библиотеку поработать, а я была предоставлена самой себе и прогуливалась по угодьям замка, составлявшим примерно десять акров. Здесь были розарий, пруд с рыбой, огород и сад с целебными травами. Я написала подробные письма маме и Берсабе. Матери я детально описала растущие здесь цветы и то, как сказывается на них более прохладный и сухой местный климат. Писать Берсабе оказалось труднее. Я слишком часто представляла ее лежащей в постели, где ей нужно было провести еще довольно длительное время, восстанавливая силы, по выражению матери, и поэтому мне казалось неудобным слишком подробно расписывать то счастье, которое я, несомненно, переживала, хотя вообще природа счастья такова, что ощущение счастья бывает обычно мимолетным, а если оно и длится в течение всего дня, то это — редкий день. То, что мне предстояло проводить ночи с мужем, меня уже не пугало, а скорее приводило в смущение. Об этой стороне супружеской жизни я никогда раньше не задумывалась, и мне постоянно казалось, что мужчина, обнимающий меня по ночам за красным пологом огромной кровати, — какой-то незнакомец, а не тот благородный, достойный, полный самообладания человек, который был со мной днем.
Я нежно любила его. Я никогда в этом не сомневалась, а то, что временами в своей дневной ипостаси он вдруг становился каким-то далеким, отстраненным, делало его еще более загадочным и привлекательным. Я живо представляла, как объяснила бы это мать: «Ты вышла замуж очень молодой. Если бы я была рядом с тобой, мы бы поговорили, и я объяснила бы все, что тебе предстоит. Тебя следовало подготовить. Но все произошло так быстро, так неожиданно, что тебе пришлось немножко поплутать в потемках. Не бойся.
Ты любишь его, а он любит тебя. Ты его слегка побаиваешься, поскольку он занимает высокий государственный пост. Ну что ж, это хорошо, когда мужа уважают…»
Интересно, чувствовала ли она то же самое с моим отцом?
Конечно, если бы рядом со мной была Берсаба, я могла бы поговорить с ней. Но заставить себя изложить на бумаге самые потаенные мысли даже в письме к ней я не могла.
После обеда, когда Ричард заканчивал работать, мы отправлялись на верховые прогулки. Ему нравилось показывать мне окрестности. Он прекрасно знал природу и особенно любил деревья. Указывая на дерево какой-нибудь породы, он подробно рассказывал о нем; а вокруг Фламстеда росло множество самых разных деревьев. Прогулки с Ричардом немного смахивали на урок ботаники. Например, он останавливался возле ручья, где росли ивы.
— Видите, как они любят мокрую землю, — показывал он. — Смотрите, корни почти погружены в воду. Это мужское дерево — у них с женским разные цветки Вы, должно быть, видели, как весной на этих деревьях распускаются пушистые серебристые почки. Так вот, у мужских деревьев кончики почек золотистые, а у венских — зеленые. Когда они в цвету, их ветви словно усеяны комочками светлой шерсти.
Рассказывал он о шотландских соснах и тисах.
— Посмотрите на этот тис. Он растет здесь уже более сотни лет. Не наводит ли это вас на размышления? Представляете, как много он видел? Он уже рос здесь, когда королева Елизавета вступила на престол — и даже раньше, когда ее отец, Генрих VIII, разгонял монастыри и отказался подчиниться Риму.
— В тисах есть что-то зловещее, — заметила я.
— Ну, разве только то, что они ядовиты для скота — Нет, в них есть что-то колдовское. Можно подумать, что они обладают неким тайным знанием. Но ведь их ягоды не ядовиты? Птицы клюют их.
— Милая славная Анжелет, вы всегда пытаетесь во всем найти частицу добра. Надеюсь, вы такой и останетесь.
Он долго рассказывал о тисах: они очень медленно растут и вполне могут прожить больше тысячи лет, у них тоже разнополые цветки, причем мужские цветки маленькие, кругленькие и желтые, на тычинках шапочки пыльцы; женские цветки небольшие, овальной формы и растут только на обращенной к земле части ветвей.
Я сознавала, что он хотел указать мне на сходство законов природы, по которым живут растения и люди. Он чувствовал мое смущение и давал мне понять, что следует привыкать к тому, что показалось поначалу несколько странным и пугающим. Разве не так все происходит в мире с момента творения и разве не таков естественный путь размножения всего живого?
Я жадно слушала и старалась показать, что все понимаю и готова воспринимать жизнь такой, какая она есть.
О деревьях он мне рассказывал бесконечно, утверждая, что они — самое совершенное творение природы. Нет времени года, когда деревья не удивляют своей красотой. Весной они доставляют радость появления почек, зародышей будущих цветов; летом они поражают богатством своей кроны, а осенью — буйством красок, вечным источником вдохновения художников; но лучшее время года — зима, когда обнаженные ветви четко вырисовываются на фоне ясного неба.
— Я и не думала, что вы можете быть столь лиричны, — призналась я.
— Обычно я опасаюсь насмешек, — сказал он.
— Но только не с моей стороны.
— Конечно.
Я вновь почувствовала себя счастливой.
Потом он показал мне осину, и мне было очень интересно наблюдать, как она трепещет при легких дуновениях ветерка.
— Говорят, что крест, на котором распяли Христа, был сделан из осины, и с тех самых пор осина дрожит.
— Вы верите в это? — спросила я. Он покачал головой.
— Листья дрожат так сильно, потому что у них длинные и тонкие черенки.
— Вы ищете для всех явлений логичное объяснение?
— Стараюсь.
Мне удалось узнать о нем много нового. По вечерам он любил рассказывать о битвах, в которых принимал участие, а я старалась усвоить услышанное. Как ни странно, у него были наборы оловянных солдатиков, вроде тех, в которые играют дети, — пехотинцев и кавалеристов. Увидев их впервые, я была изумлена. Менее всего я готова была представить Ричарда играющим оловянными солдатиками. Но выяснилось, что это было не совсем игрой. Расстелив большой лист бумаги, он рисовал на нем план местности, а затем располагал на нем солдатиков и объяснял мне, как были выиграны или проиграны те или иные сражения.
Передвигая солдатиков по бумаге, он очень оживлялся.
— Вы видите, Анжелет, пехотинцы промаршировали сюда, но они не знали, что за этим холмом их поджидала кавалерийская засада. Она, как видите, была очень удачно расположена со стратегической точки зрения — совершенно незаметна со стороны. Командир пехотинцев, конечно, совершил ошибку. Ему следовало сначала выслать отряд разведчиков и изучить позиции противника.
Я старалась внимательно следить за его разъяснениями, поскольку хотела доставить ему удовольствие, а кроме того, он выглядел очень трогательно со своими оловянными солдатиками. В эти моменты он казался совсем молодым и каким-то беззащитным.
Мне очень хотелось быть искренне заинтересованной этими битвами, но я была вынуждена притворяться. Я никогда не любила разговоров на военную тему. Мать говорила, что войны вспыхивают по прихоти амбициозных властителей, и хотя они приносят одной из сторон временные преимущества, в конечном итоге все они несут только вред. Конечно, иногда у нас дома вспоминали о поражении Испанской Армады, но то была морская битва, в которой, к тему же, мы дрались за свою жизнь г свободу.
