Я спохватилась, что мне пора уезжать, и тут они поинтересовались, почему со мной не приехала сестра.
— У нее болят зубы.
— А раньше такое случалось?
— Да, время от времени. Впрочем, у миссис Черри есть хорошее лекарство, снимающее боль.
— Надеюсь, вскоре она поправится, — сказала Элла.
— Больной зуб лучше всего удалить, — добавил Люк.
— Я скажу об этом сестре, — пообещала я. Люк поехал провожать меня. По пути он признался в том, что рад моим посещениям и что ему интересны мои взгляды.
— Несмотря на то, что они не совпадают с вашими собственными?
— Частично — именно поэтому, а частично — потому, что они изложены так ясно, точно и логично.
— Может быть, я сумела склонить вас на свою сторону?
— О нет, — ответил он. — Вы по своей природе роялистка, это очевидно. А я — пуританин. Я верую в то, что путь на небеса лежит через самопожертвование и отказ от мирских радостей.
— Вот с этим я никогда не соглашусь. Отчего то, что приятно, должно быть грешным?
— Лишь простая, посвященная религии жизнь приносит истинное удовлетворение.
Я ничего не ответила, но мне хотелось рассмеяться ему в лицо. Я по его глазам видела, что он желает меня. Его ни в коей мере нельзя было назвать отталкивающим — даже сейчас, когда для меня существовал один-единственный мужчина. Мне еще многое предстояло узнать о самой себе. Я подумала, что было бы очень забавно наглядно показать ему, насколько он не прав.
Мы добрались до Фар-Фламстеда, и я сказала:
— Вы правы, Люк. Вы для меня излишне правоверны. Боюсь, что я грешница и всегда такой останусь. Я нахожу слишком много радостей в тех вещах, которые Господь даровал нам. Не могу понять, зачем бы Он дал нам возможность ими пользоваться, если бы ожидал от нас, что мы повернемся к Его дарам спиной? По-моему, это было бы очень похоже на неблагодарность с нашей стороны. Это все равно, как если бы, будучи приглашенной на банкет, я заявила хозяину, что не желаю принимать участие в застолье, поскольку предложенные кушанья излишне вкусны, а наслаждаться едой — грех. Прощайте, Люк. Я вынуждена возвратиться к своей многогрешной жизни.
— Берсаба! — воскликнул он, когда я повернула лошадь.
Но я только подняла руку и помахала ему, так и не обернувшись.
Вернувшись домой, я застала Ричарда в холле.
— Вы ездили на прогулку… одна? — с упреком воскликнул он.
Вид у него был озабоченный, что доставило мне удовольствие, но, видимо, это было всего лишь братской заботой.
— Я просто съездила на ферму к Лонгриджам, а, на обратном пути меня провожал Люк Лонгридж.
— Вы часто посещаете эту семью?
— Мне нравится их общество.
— Скажите Люку, чтобы он вел себя осторожнее. В один прекрасный день у этого человека возникнут крупные неприятности, если он не прекратит писать свои памфлеты.
— Я обязательно скажу ему. Но он не обратит на это внимания.
Я боялась находиться с Ричардом наедине, опасаясь сделать какое-нибудь неосторожное высказывание. Неужели он так ничего и не заподозрил?
* * *
В этот же день он покинул Фар-Фламстед. Действительно, на севере назревали крупные события. Одной из причин волнений в стране было то, что король обложил большим налогом знать и мелкопоместное дворянство. К тому же город Лондон отказался дать королю требуемые им деньги. Ричард сказал, что деньги отчаянно нужны для восстановления армии и требование короля обосновано. Люк, со своей стороны, полагал, что королю вообще не нужна армия и что, если бы он не вмешивался в религиозную жизнь Шотландии, на севере царил бы мир.
Я видела, что Анжелет довольна отъездом мужа. Как бы она ни восхищалась им, как бы ни любила его — по-своему, конечно, она радовалась его отсутствию, поскольку на это время освобождалась от своей тяжкой повинности.
Сестра очень сокрушалась, что потеряла ребенка, который, по ее словам, «решил бы все проблемы».
Я решила на этот раз прижать ее к стене и прямо спросила:
— Иными словами, ты со страхом и отвращением думаешь о ночах, которые проводишь в супружеской постели?
— Ты слишком грубо это излагаешь, Берсаба, — сказала она, — и пока ты сама не замужем и понятия не имеешь о таких вещах, тебе вообще не следовало бы поднимать эту тему.
— Есть вещи, которые способна понять и старая дева, — возразила я.
— Тебе не угрожает стать старой девой. Вот тогда ты все и узнаешь сама.
— Дело в том, — не унималась я, — что ты мечтаешь иметь детей, ты готова терпеть неудобства, связанные с беременностью, но при этом хотела бы обойтись без начальной, необходимой стадии.
Покраснев, Анжелет призналась:
— Д-да. Мне бы хотелось, чтобы это происходило каким-нибудь другим образом.
Этого мне было вполне достаточно.
Анжелет продолжала ночевать в Синей комнате, объясняя это тем, что хочет быть поближе ко мне, как в старые добрые времена.
— Знаешь, если держать двери раскрытыми, то мы сможем говорить друг с другом, — сказала она с тоской.
Это было оправданием, позволявшим ей избежать пребывания в постели под пологом на четырех столбиках в их общей спальне, о существовании которой она предпочитала забыть, находясь в милой Синей комнате.
Там мы и вели нашу пустую жизнь, ставшую такой только потому, что здесь не было Ричарда, и время от времени говорили о нем, гадая, как идут у него дела.
— Нынче так много беспорядков, — вздыхала Анжелет, тайно надеясь на то, что беспорядки будут не слишком серьезными, но все же смогут на некоторое время задержать Ричарда подальше от Фламстеда.
— Будем надеяться на то, что все вскоре уладится, — искренне утешала я ее, мечтая о том, чтобы это действительно случилось и он поскорее вернулся к нам.
Несколько раз мы посещали Лонгриджей, где нас принимали очень тепло. Люк немедленно заводил со мной разговор. Его интересовала моя точка зрения по самым разным вопросам, и я была вынуждена признать, что эти беседы доставляли удовольствие и мне. До некоторой степени они удовлетворяли мою жажду общения с Ричардом. Я была уверена в том, что Люк влюбился в меня и что сам он несколько смущен своими чувствами ко мне. Я и не думала облегчать его положение. Я старалась опровергнуть все его теории и доказать ему, что он, так же, как и все остальные, должен пользоваться радостями, которые предоставляет нам жизнь.
Бывали дни, когда с утра непрерывно лил дождь, и тогда дом казался унылым. Наступил Хэллоуин, и в этот день мы вспомнили о Карлотте, задумавшись над тем, как она сейчас поживает. Я вспомнила, как ненавидела ее, как мечтала ее убить, точнее, чтобы кто-то ее убил, и о том, как в последний момент решила ее спасти. Этот случай дал мне возможность убедиться в том, что я, считавшая, что хорошо разбираюсь в людях, не разобралась даже в самой себе.
