Возможно, они предприняли отчаянную попытку вынудить венецианцев встать на сторону антиосманской коалиции. Но это пока не получилось. Бог хранит нашу Республику! Нам посчастливилось сорвать коварные планы, не дав событиям развиваться так, как было предусматривал план. Успев вовремя предупредить Сенат о готовящемся захвате Клиссы, мы смешали им карты. Крепость турки возвратили уже через полтора месяца, и военная кампания вокруг крепости не затянулась. Мы предотвратили и другие провокации.
— То есть вы считаете, что опасность миновала? — с надеждой в голосе спросил Оттовион.
— На некоторое время, конечно, да! С этой стратегемой, безусловно, да. Хотя, нет сомнений, попытки провокаций будут продолжаться и дальше. До тех пор, пока мы не сумеем добраться до заговорщиков. До их ядра. До Митридата. Надеюсь, синьоры, я не слишком утомил вас рассуждениями. Satis verborum!
[138]
— Sapienti sat!
[139] Аминь, — проговорил фра Паоло.
Лунардо закончил и перевёл дух, обведя слушателей победным взглядом. Канцлер взволнованно поднялся, порывисто пожал Лунардо руку.
— Благодарю вас, мессер прокуратор, за решение загадки! Мне казалось, вот-вот — и война неизбежна! Но кто же всё-таки заговорщик? Кто этот Митридат?
Лунардо хитро прищурился.
— Пока не знаю, — признался он. — Кое к кому надо бы присмотреться внимательно, но подозрений у нас нет...
Есть вопросы. Мне кажется, что таинственный Митридат — не венецианец. Но венецианцы могут быть связаны с ним.
— И всё же, — проговорил Канцлер многозначительно, вспоминая прошлое недоразумение. — Надеюсь, на этот раз у вас будут доказательства виновности подозреваемых?
— Без доказательств мы не станем считать кого-либо заговорщиком.
— Иными словами, — заключил Канцлер, — у вас нет пока прямых доказательств?
Реформатор отрицательно покачал головой.
— И вам нечего предъявить Совету Десяти?
— О, нет! — запротестовал Лунардо. — В любом случае я этого делать не собираюсь! Во-первых, подозрения должны окончательно сформироваться в моей голове. А доказательства необходимо собрать. Но я вовсе не уверен, что мне стоит этим заниматься, не говоря уже о том, чтобы нам выступать в трибунале. Ради нас же самих! Один из моих помощников серьёзно ранен, остальные несколько раз рисковали жизнью. В конце концов, сорвав вражескую провокацию, мы посрамили заговорщиков!
— Но надо разоблачить их! — воскликнул Канцлер.
— Совершенно верно. Но прежде — сорвать их планы! Это нам удалось! — не без гордости напомнил Лунардо.
У Канцлера от волнения забегали глазки.
— И всё же, — настаивал он, — назовите мне имя вашего подозреваемого! Досточтимый мессер Маркантонио, вы не можете отказать мне после всех наших откровенных бесед!
Лунардо поморщился.
— Поймите, дорогой Канцлер, — сказал он нехотя. — Я в самом деле никого особо не подозреваю, а более всего, как вы верно намекнули, боюсь ошибиться. Я — интриган, да, но я — не сбир. Есть некоторые персоны, действия которых кажутся не совсем понятными, но это ещё не подозрения! Их надо бы проверить... А я вам уже сказал, что не уверен, стоит ли мне проникать глубоко в тайны нашей разведки.
— И всё же! С кого вы начнёте?
— Ну... ну... Что вы думаете, например, о мессере Томазо Гарцони? Что вы можете сказать о нём?
— Вы подозреваете мессера Томазо Гарцони, одного из трёх руководителей Совета Десяти? — уныло протянул Канцлер. — И это на основании...
— Нет, нет! Я же сказал, не подозреваю, а интересуюсь! — воскликнул Лунардо. — И конечно, не на одном лишь основании, что именно он занимается далматскими делами! Во-первых, думается мне, он скорее всего то лицо, которое получало отчёты от сенатора Феро. Если это так, то что он сделал с ними? Почему он не предпринял шагов для срыва провокации? Это надо проверить. Во-вторых, не очень ясны его действия перед захватом крепости. Знал ли он о доносе Матео Альберти до того, как о нём узнали мы? Если да, то почему никак на него не отреагировал? И многое другое. Может быть, это была некая операция наших агентов? Или что-то другое? Почему, например, Гарцони никак не взволновало исчезновение сенатора Феро?
Оттовион помрачнел.
— Если вы всерьёз подозреваете его, — сказал он, понизив голос, — боюсь, вы опять ошиблись. Я вынужден выступить адвокатом мессера Гарцони. Кстати, то, что я вам сообщу, возможно, очень важно. И это убедительно доказывает, что мессер Гарцони не заговорщик, ибо в противном случае он не стал бы делиться со мной. Он рассказал мне на днях по секрету, что есть сведения, будто в Далмацию сбежали одна из жён ныне царствующего султана Мехмеда и их общий сын. Сведения, подтверждённые и нашими дипломатами в Стамбуле, и другими источниками. Разумеется, присутствие этих беглых персон на нашей территории совершенно нежелательно, поэтому дан соответствующий приказ... Что с вами?
Ничто не изменилось в лице старого дипломата, умеющего превращать своё лицо в непроницаемую маску. Но эта маска изменила свой цвет, став мертвенно бледной.
— Ваши слова подтверждают, что Гарцони не заговорщик, — проговорил он. Голос его звучал сипло и тихо. — И он знает содержание отчётов сенатора Феро! Когда он рассказал вам?
— Три дня назад.
Сер Маркантонио схватился за голову. Фра Паоло тоже вскочил, побледнев.
— Может быть, мне надо было сразу сообщить вам? — растерявшись, виновато пробасил Оттовион. — Но, клянусь, я никак не связал известные нам обстоятельства с тем, что сказал советник!
— Тот, кто завладеет беглецами, тот и предъявит Венеции счёт! — сказал Лунардо. — Решение будет только одно — уничтожить?
Канцлер пожал могучими плечами.
— Гарцони сказал: арестовать!
Лунардо впал в мрачную задумчивость. Канцлер с растерянным видом молчал. С него вмиг слетела вся его величавость. Фра Паоло нервно стиснул руки.
— Боюсь, что это погубит не только женщину и её сына, но и моего лучшего помощника! Он действует, опираясь на безграничное доверие ко мне! — пробормотал Лунардо еле слышно, и в его глазах, когда он поднял взгляд на собеседников, мелькнули тоска и уныние.
Реформатор тяжело поднялся, ссутулившись, словно нёс на плечах большой груз, он подошёл к двери каюты и чуть приоткрыл её. Тотчас просунулась голова Пьетро. Лунардо жестом пригласил его внутрь и что-то тихо сказал ему на ухо. Пьетро поклонился и исчез.
Через минуту или две дверь каюты раскрылась, и на пороге появился невысокий, коренастый, приятной наружности человек лет тридцати, скромно, но опрятно одетый по манере учёных.
