— Дело в том, — сказал Джироламо спокойно, — что капитан Капуциди, как сейчас подозревается, был казнён ошибочно!
— Эта история не имеет ко мне никакого отношения! — отрезал резидент и снова сел.
— Проводится негласное, совсем негласное, вы понимаете меня, расследование. Вы можете не называть имён. Мы должны разобраться в ситуации. Значит, вам приказано забыть эту историю?
Резидент молчал.
— Сохранились ли у вас какие-то бумаги, связанные с посещением капитана? Копия письма, я имею в виду вашу сопроводительную записку? Что-либо?
Оттовион молча покачал головой.
— Так всё-таки вы получили письменное указание забыть историю? — настойчиво повторил Джироламо.
Резидент молчал, продолжая смотреть широко распахнутыми глазами. Потом сказал:
— Передайте отцу, что он может не беспокоиться о пропавших бумагах. Никто о них не спросит.
— Почему? Вы знаете, что они уничтожены?
— Мне очень жаль, — медленно проговорил Оттовион. — Я сам фактически заманил его в Венецию. Меня просили передать капитану сто монет от Совета Десяти. В миланских монетах.
И тут Джироламо внезапно понял, как было дело. Джакопо, заманив Капуциди, конечно, отправил письмо в Совет Десяти с его показаниями. Потом получил ответ и рекомендацию дать ему деньги на проезд. Дал. А теперь мучается укорами совести.
Но зачем? Зачем он заманивал Капуциди? Такие комбинации не были редкостью. Совет Десяти преследовал врагов Республики повсюду и никогда не забывал о них. Но здесь явно что-то иное. Капуциди до приезда своего в Венецию был всего лишь изгнанником. А после переговоров с резидентом и приезда в Венецию — превратился во врага. Но вряд ли его заманили и казнили за старые грехи!
— Синьор резидент, — сказал Джироламо. — Я задам вам лишь три вопроса. Хочу услышать на них простые ответы. Если они меня удовлетворят, то, клянусь, наш разговор останется между нами, и я о нём забуду. Забудете и вы, словно разговора и встречи нашей не существовало вовсе. Тогда вас больше никто никогда не будет беспокоить по этому делу. Согласны?
Молодой Оттовион кивнул.
— Так вот. Скажите мне, в тех сведениях, что Капуциди изложил вам в записке, было что-то про его старые грехи?
— Нет, — резидент покачал головой. — Не было.
— Значит, в том, что он излагал вам, содержались некие важные сведения, которые, как он думал, искупят его вину перед Республикой?
— Да.
— Он коснулся некоей государственной тайны? И это могло не понравиться кое-кому в Совете?
— Вы сказали, что будет всего три вопроса. А вы уже задали четыре!
— Объедините последние два вопроса в один.
— Это действительно будет последний вопрос?
Джироламо подтвердил.
— Я не бросаю слов на ветер.
— Тогда мой ответ на ваш вопрос — наверное, утвердительный. Точно я не знаю... Да, он написал, это не... По-видимому, вы правы. Да, так оно и есть! Это ответ на ваш вопрос.
Покидая венецианского резидента, Джироламо уяснил главное: албанец был уничтожен, вероятно, потому, что случайно оказался обладателем и разоблачителем некоей государственной тайны. Не разобравшись в этом, бедняга поспешил её донести до самих же венецианцев, искренне надеясь получить за это прощение. Но венецианцы предпочли его убрать, как нежелательного свидетеля. Что же это была за тайна?
Глава 12
Стамбул. Топкапы-сарай. Дом блаженства. Те же дни
Пестро одетый карлик на маленьких ножках кривлялся и размахивал короткими ручонками. Один из той многочисленной свиты карликов, которых султан, нарядив в разные пёстрые одеяния, развёл во дворце как весёлых обезьянок, что живут в больших палатах рядом с палатами немых — ещё одной забавой султана.
«Что он здесь делает? — подумала Елена. Погруженная в свои мысли, она сидела в одиночестве на изящной резной скамье в углу благоухающего сада. — Зачем он забрался сюда?»
Карлик продолжал размахивать ручками, выразительно посматривая в её сторону. Он стоял в конце дорожки, где та поворачивала на большую кипарисовую аллею, выложенную мрамором. Елена оглянулась — она была совершенно одна здесь, в этой части сада. И тут она поняла, что гримасы карлика обращены к ней.
Ей стало не по себе. Что он хочет?
Елена отвернулась. Эти маленькие бестии совершенно обнаглели. Их было больше сотни. Они, если не сопровождали куда-нибудь султана, в остальное время свободно бегали по всему сералю группками и поодиночке, сверкая своими яркими штанами. Они забирались на кухни, гомоня и ссорясь, они пробирались частенько к пажам и даже в запретную часть дворца, в гарем. Говорят, двоих недавно выловили под покоями самого властелина. В его сокровищнице. Карлики заходили в жилища евнухов, как к себе домой, и чёрные евнухи, мавры, огромные сильные нубийцы, ведшие охрану гарема и способные изрубить на части всякого постороннего, не обращали на них ни малейшего внимания.
Забегали карлики беспрепятственно и к женщинам, в большие залы, где вместе жили безымянные икбаль — наложницы и гезде — совсем молоденькие девушки. Там они тоже вытворяли что хотели, забавляя девушек шутовством, дрались из-за подарков и музыкальных инструментов. Любому другому это стоило бы головы — но не им.
Карлик, не отводя от Елены взгляда маленьких невесёлых глаз, осмелел и подошёл ближе. Руки его продолжали выделывать какие-то знаки. Возможно, непристойные. Елена поднялась и, отвернувшись, пошла прочь. Она слышала за спиной нагоняющие её торопливые шажки. Тогда она резко остановилась и обернулась. В глазах её загорелся гнев. Карлик уже находился в трёх шагах от неё. Этот маленький человек был бородат и немолод. Все лицо в морщинах. В его тёмных глазах читалась усмешка.
— Эй, ты! — сказал он неожиданным басом, весьма красноречиво показывая на низ своего живота, где большим жёлтым кушаком были подвязаны его штаны. — Эрдемли Солтан?
Он осмелился назвать её по имени?! Ну и наглец!
— Убирайся, — глухо и с угрозой проговорила Елена.
Продолжая нагло ухмыляться, карлик бесстыдно полез в штаны и принялся в них копаться. Она отвернулась.
— Держи! — послышалось у неё за спиной. Когда она обернулась, человечек уже убегал, быстро перебирая ногами. Через несколько мгновений он свернул в кусты, на боковую дорожку. То, что он оставил, лежало у скамьи, на которой она недавно сидела. Елена вернулась к скамье. Это был клочок бумаги. Она долго рассматривала его, прежде чем поднять. Карлик бросил ей записку? Не было сомнений, кому предназначалось послание, поскольку он окликнул её по имени. Но что за весточка? От кого? Наверное, шут что-то подстроил, задумав поиздеваться над ней! Он ведь уверен, что любой женщине захочется поднять записку. Затаился где-нибудь в кустах и хихикает.
