— Решение принималось на Совете Десяти заведённым порядком. Можно, конечно, попытаться переговорить с тюремщиками и палачами...
— Нет, нет, не стоит, — перебил Лунардо. — Расспросы не останутся незамеченными, этим мы привлечём внимание заговорщиков и государственных инквизиторов. А кто из членов Совета Десяти занимается далматскими делами?
— Вы собираетесь начать с этого?
— Да. Надо же с чего-то начать! Во всяком случае, те из членов Совета Десяти, кто ближе всех к этой проблеме по роду деятельности, знают больше других. Даже если они не имеют отношения к заговору, они могут знать и делать что-то, что приведёт нас к цели. Таким образом, мне необходим список членов Совета с перечнем их обязанностей. При этом никаких действий с вашей стороны, чтобы мы не вызвали никаких подозрений!
Канцлер посмотрел на Лунардо долгим пронзительным взглядом и молча кивнул.
Глава 14
Там же. Январь 1596 года
«Два человека должны войти в локанду в разное время. Они могут сесть либо вместе, либо за соседними столами. Они обязаны быть одинаково одеты, в простые платья секретарей или низкого ранга юристов. Вся хитрость в их простых чёрных плащах, которые следует повесить на спинку лавки или крючок поблизости. Это послужит причиной лёгкого недоразумения. Сначала уйдёт тот, кто пришёл первым. Он-то и совершит «досадную ошибку», перепутав плащи. Второй покинет локанду чуть позже, не заметив подмены». Этот несложный трюк, по предложению мессера Лунардо, предстояло проделать в Венеции Джироламо во время первой встречи со связным Канцлера.
Джироламо, едва войдя в полутёмное, с низким потолком помещение грязноватой и чадящей локанды, мгновенно узнал своего связного. Витторио — его носатый однокашник, один из лучших студентов, обещавший в своё время стать прекрасным законником, всегда сдержанно-насмешливый и немногословный. Витторио неторопливо обгладывал куриную ногу, окуная её в чашу с помидорным соусом. И теперь, много лет спустя, на его тонких губах продолжала играть всё та же неопределённая полуулыбка, с которой он ещё школяром взирал на мир.
Тёплое чувство испытал Джироламо, увидев его, чувство сопричастности, свойственное всем выходцам альма-матер. И хотя они с Витторио не виделись более десяти лет и мало знали о делах друг друга с тех пор, как покинули Бо, для Джироламо увидеть знакомую, почти родную физиономию было добрым знаком. Витторио запомнился ему человеком не только насмешливым и толковым, но и надёжным.
Витторио, однако, не спешил признаваться, что узнал своего старого товарища; он сидел один на скамье, ссутулившись, нависая своей длинной фигурой над столом. Напротив него было пустое место, заваленное кипой папок. Пустым оставалось и третье место, на которое он повесил свой плащ, точь-в-точь такой же, как у Джироламо. Джироламо, церемонно поклонившись, словно извиняясь за причиняемое беспокойство, молча занял свободное место, скинув свой плащ на стул. Связной Канцлера нехотя подвинулся.
За всё время еды они не проронили ни слова, как совершенно незнакомые люди. Наконец Витторио торопливо побросал куриные кости в миску, поднялся, схватив рассеянно чужой плащ и свои папки. Он до сих пор так ничем и не обнаружил своего знакомства.
— До встречи, «кипалиста»! — вдруг чуть слышно проговорил Витторио.
На тонких губах всё та же полуулыбка, нос дрогнул, в уголках глаз мелькнуло лукавство. Он вышел из локанды.
Узнал! И Джироламо, и Витторио слыли одно время заядлыми «кипалистами», за что бывали наказаны. Бытовала у студентов такая забава в первые годы учёбы, глупое ребячество — прятаться в сумерках под сводами многочисленных галерей на падуанских улицах и, заслышав шаги припозднившегося прохожего, неожиданно выскакивать из засады с громким криком «Ки па ли?» или «Ки ва ли?» — «Кто идёт?», доводя бедняг прохожих до истерики и обмороков. Иногда, впрочем, приходилось уносить ноги от лишённых чувства юмора глупцов, которые, выхватив шпагу, бросались на разбегавшихся с воплями студентов, приняв их то ли за грабителей, то ли за чертей. А может, чтобы проучить наглых шутников. Но в этом тоже заключалось удовольствие настоящего «кипалисты», которое участники игры извлекали в любом случае.
Джироламо вышел следом за связным. Витторио привёл его к находившейся неподалёку церкви. Войдя внутрь и спрятавшись в прохладном полумраке нефа среди колонн, они обнялись.
— Я на словах передам тебе то, что написано в записке, — проговорил Витторио после того, как они немного потолковали о своём житье-бытье. Он служил секретарём во Дворце дожей. — Она в подкладке моего... то есть теперь твоего плаща. Сейчас в городе тайно находятся некие греческие или албанские монахи, с которыми ведутся переговоры. Всё это с ведома и по указанию Совета Десяти. О монахах знает руководитель Совета сер Томазо Гарцони. Но он с ними не встречается, чтобы не ставить Республику в двусмысленное положение. Поэтому вести переговоры поручено сенатору Феро. Тот хороший знаток Далмации, где был синдиком. Адрес сенатора в записке. Никто не знает, как, когда и о чём он с монахами переговаривается. Гарцони о ходе переговоров тоже никого не ставит в известность. Может быть, вам удастся что-то узнать.
— О чём, как предполагается, ведутся переговоры?
— Как всегда, — вздохнул Витторио. — Об освобождении Греции и Балкан от турецкого ига.
— Хм. И Совет Десяти допускает, чтобы в нейтральной Венеции подданными Республики велись военные переговоры?
— Но это обычная практика. Видишь ли, в Совет Десяти, в Синьорию непрерывно идут обращения с предложениями военного и секретного характера. Это монахи, наёмные солдаты, дворяне-авантюристы... Они предлагают сведения, планы, проекты, яды — множество полезных вещей. Совет Десяти, даже если бы и хотел уделить всем внимание, не справляется. Кроме того, многие предложения, как например это с монахами, очень деликатного свойства. Поэтому тут есть два пути: либо все отвергать и сжигать предложения в камине, либо принимать к рассмотрению каждое, ничего не упуская. В общем, ты знаешь дотошность нашего правительства, — было решено негласно не оставлять без внимания ничего, что могло бы послужить на пользу Республике, перепоручая предварительное знакомство с делами надёжным патрициям. Но при этом не являющимися магистратами! Таким, как сенатор Феро, например. Они отринут умалишённых и мошенников и сообщат, если дело действительно представляет государственный интерес.
Джироламо понимающе кивнул.
— Это как с анонимными доносами?
— Совершенно верно. Аналогично.
Ни для кого в Венеции не было секретом, что анонимные доносы, которые официально декретом Сената не принимались к рассмотрению венецианскими трибуналами и уничтожались, на самом деле частенько принимались к сведению и секретно расследовались.
— С той разницей, — продолжал Витторио, — что если о переговорах сенатора станет известно, то никаких претензий к правительству Венеции никто предъявить не сможет. Оно всегда может заявить, что эти переговоры проводились частными лицами и, разумеется, без его ведома.
