Лёгок на помине Митрохин:
— Ваше благородие, разрешите горячее подавать?
— Да, конечно. Что у нас на первое?
— Рыбный суп с лапшой и копчёной осетриной!
Обед прошёл на славу! Кудашева, как контуженного, освободили от возлияний, но возле его прибора весь обед простоял фужер до краёв полный французским коньяком.
После обеда господа полковники часика полтора отдыхали в комнатах для гостей. Потом, после горячего душа, пили чай с ежевичным вареньем и пирогом с яблоками.
На вокзал в «Роллс-Ройсе» Шостака полковника Джунковского провожал Кудашев. Вслед за авто — конный эскорт — Брянцев и Митрохин.
— Браво, ротмистр! — Джунковский был трезв и собран, будто обеда и не было. — Хорошо начали. Однако, не бретерствуйте. Будет обидно, если вас ротмистром похоронят. Скажу прямо, в нашем деле нет простых людей, я имею в виду способности, а не сословную суету. Но и это имеет значение. Ведь вы до сих пор в анкете пишете «из казаков», из податного сословия?
— Да, а что?
— Будь вы дворянином, ваша карьера складывалась бы более удачно. Сейчас не Петровские времена, офицерский чин не даёт право на дворянство. Другое дело — семейные узы. Эти двери для вас не закрыты. Нам ещё предстоит совместная работа. Решим и эту проблему. Вам в Закаспии нечего делать. Есть горизонты и пошире, и небо — повыше! Ну, удачи!
* * *
Проводив Джунковского, Кудашев отпустил автомобиль и сел на своего Кара-Ата.
— В резиденцию!
Итоги дня подводили вдвоём с Дзебоевым.
— Есть ещё новость, Александр Георгиевич, — Дзебоев протянул Кудашеву папку с надписью «Личное дело». — Джунковский через своего ташкентского прокурора освободил из-под стражи фотографа Минкина. Нас можно поздравить с приобретением. Минкин — наш первый секретный сотрудник с жалованием в семьдесят рублей в месяц. Чистая азиатчина. Здесь женят и выдают замуж, не спрашивая согласия молодых! Ладно, может, этот «сексот» пригодится не только Джунковскому.
Глава 15
Тоже ещё не последняя…
Свадебная!
Мне третью ночь всё тот же сон
Тревожит грёзой взор:
Мой вороной, мой верный конь
Зовёт меня в дозор.
Я поднимаюсь и в седло
Черкасское сажусь,
И на душе моей светло,
Ушла из сердца грусть.
Нам Млечный Путь тропою был,
Струился гривы шёлк.
Нас звёздный дождь в ту ночь омыл,
Как в сказке, конь мой шёл.
И я летел меж грозных туч
На вороном коне...
С таким товарищем ничуть
Не страшно было мне.
Мой конь растаял в свете дня,
Я снова на земле.
Но час придёт, и знаю я:
Вернётся друг ко мне!
Татьяна Андреевна и Лена захлопали в ладоши.
— Молодцы! Когда только успели, вроде и не репетировали! — похвалила мужчин Татьяна Андреевна и потребовала: — Ещё! Помнишь, Максим Аверьянович, у Филимоновых вы про атамана Кудеяра пели?
— Разбойничьи песни только после пятого стакана! — пошутил Баранов. — Но на сегодня хватит. Почитайте лучше что-нибудь.
Александр Георгиевич повесил на стену гитару. Максим Аверьянович аккуратно убрал в футляр флейту.
На Андижанской в доме Барановых тепло и уютно. Истинная тихая гавань! Снова пили чай с ватрушками и пирогами с вязигой. Слушали Вяльцеву. На широчайшей деревянной тахте, накрытой несколькими текинскими коврами, место нашлось троим: ближе к стеночке плечо к плечику Александр Георгиевич и Лена, ближе к краюшку — Татьяна Андреевна. У топящейся печи с приоткрытой чугунной дверцей с вязаньем старая казачка Пантелеева. Максим Аверьянович курил в приоткрытую форточку. Леночка вслух читала «Войну и мир».
— Что за несчастье с нашей Россией. За всю историю ни одно поколение войны не миновало! — вздохнула Пантелеева.
— Максим Аверьянович! — окликнул Баранова Кудашев. — Пора свадьбу играть. В первое же воскресенье. Давайте готовиться. Неизвестно, где я буду, и что со мной будет не то, что после Рождества, послезавтра! Согласна, Леночка?
— Как скажешь, Саша! Да, согласна! — Леночка прижалась щекой к щеке Александра Георгиевича.
— Что, Ташкентское начальство озадачило? — вдруг нахмурился Максим Аверьянович.
— Вы же всё понимаете, — Кудашев развёл руками, — для меня за пределами своего дома мира нет и не будет. Но пора иметь свой дом. Поможете?
— Какой разговор! Правда, Татьяна Андреевна? — Баранов затушил окурок и закрыл форточку.
— Ничего не выйдет! Сего дня Рождественский пост начался. До самого Рождества никто вас венчать не будет. Грех обычаи нарушать. Подождём, немного осталось! — Баранова обняла Леночку, как маленькую, расцеловала её в оба глаза и немножко всплакнула. Так, для порядка. Положено!
* * *
В Рождественский понедельник 25 декабря 1911 года в храме Святого Благоверного князя Александра Невского — полковой церкви Первого Таманского казачьего, что в расположении войсковой части в ауле Кеши близ Асхабада — венчались в законном браке рабы Божии Елена и Александр.
Елена Сергеевна в белом подвенечном платье и фате, украшенной белыми шёлково-восковыми розами. Александр Георгиевич в новом — необъезженном — мундире с Крестом Ордена Святого Георгия четвёртой степени.
Посаженной матерью у Леночки была Татьяна Андреевна, посаженным отцом — Максим Аверьянович.
У Александра Георгиевича посаженным отцом был его начальник — Георгиевский кавалер — Владимир Георгиевич Дзебоев.
И благословен был брак Елены и Александра.
И звонили колокола!
И был пир. Гуляла лихая русская казачья свадьба. Со скачками, со стрельбой, с лихими плясками, где острая сабля мельницей крутилась в крепких руках, а подкованные сапоги в присядке заставляли стонать сосновые полы и звенеть стёкла в окнах!
На самом южном краешке Российской Империи!
Вместо эпилога
Не берёзка — саксаул,
И арча — не сосенка.
Деревенька — не аул,
Шайтан-щель — не просека.
Кара-Кумы — не песок,
Что на Волге-матушке.
Золотой Ключ — ручеёк —
Омывает камешки…
Но на свете нет воды
Чище и прохладнее.
Кроме Детства — нет страны —
Ближе и отраднее.
Память предков и свою
В книге этой сохраню!
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ.
Продолжение книги из цикла "Конкиста по-русски" — "БИРЮЗА ОТ КУДАШЕВА" и "ХИНДУСТАНСКИЙ ВОЛК".
