— Когда, Денис Андреевич?
— А вот чайку попьём и по коням.
— Хорошо. Разведка дивизии донесла об этих расстрелах. При мне докладывали начдиву. Как раз и сообщили, что бандиты перепились и зверствуют...
— Дай команду, товарищ Шагов, срочные сборы. С обозом. Потому что уходим совсем. На всё даю один час. Всё понятно?
— Есть!
Начальник штаба встал.
— Что-то я этого Бельского не слышал?..
— Да вот, какой-то новый появился. Злой, говорят, очень.
— Ну, мы его злость окоротим! Они шибко злые с безоружными. Да с женщинами.
Вернулся Шагов.
— Приказ будем писать?
— Не надо. Потом, если что, оформим. И комиссар здесь. Садись чайку-то попей. Веселей в дороге будет.
Сгущались сумерки, удобное время для атаки. Пока до места — часа два ещё пройдёт. Правда, самое удобное — под утро. Но и так хорошо. Темнота ведь.
В двух верстах от места атаки оставили артиллерию полка и обоз. И охрану, конечно.
Без говора и шума, тихо отправились брать банду.
Часовых зарубили сразу, кто-то из них успел выстрелить, и эскадроны тотчас же влетели в село.
Бандиты выбегали в подштанниках и с винтовками, пытаясь сесть на коней. Ударили полковые пулемёты, из хаты зарокотал бандитский максим. Но сразу же конники Волохова бросили в окна хаты пару гранат. Грохочущее пламя вырвалось из окон, пулемёт смолк...
За четверть часа всё было кончено.
Оставленные за селом конные дозоры ловили, перехватывали пытавшихся убежать бандитов. Если кто и ушёл, то единицы.
Но вот Бельского не взяли. Как сквозь землю провалился! Его тачанку с пулемётом и награбленным барахлом, его любовницу, крашеную девицу в кожаной куртке и с наганом в кобуре, его адъютанта, здоровенного детину с маузером и в тельняшке, взяли. А самого его — нет. И никто не видел, как он ускакал.
Останавливаться в этом селе времени не оставалось. Надо было возвращаться к обозу. Но выслушать людей, узнать, что здесь было, это необходимо.
Заняли дом расстрелянного бандитами сочувствующего красным...
Волохов снял фуражку, поправил свои чёрные, закрученные усы, густую чёрную шевелюру. Сел к столу.
— На всё полчаса, Шагов. Так, комиссар?
— Согласен. Давайте людей! — Комиссар повернулся к помощнику.
Возле дома собралась толпа. Здесь же держали связанных бандитов.
— Товарищу командыр! Проклятые бандюки свинню зарэзали. Весь хлиб, сало забрали. И дочку, — женщина не удержалась, зарыдала, — сно-сно-силовали, скаженные! И всё этот пёс поганый, в матросской свитке, чтоб его!
— О, господи! Спасители вы наши, шоб мы робыли без вас! — причитала другая женщина.
Люди плакали и толпились.
— Шагов!
— Я, товарищ командир!
— Разбираться с ними у нас нет времени. Арестовывать, с собой таскать тоже не с руки. Пусть их... Комиссар судит. Здесь и сейчас. Кто в банду попал случайно или силком забрали, а такие обязательно есть, отпустите. Если, конечно, про них жители не скажут плохого. А с бандитами и убийцами разговор короткий. Они с нами тоже не церемонятся.
— Есть, товарищ командир!
Волохов встал, надел фуражку, вышел на крыльцо. Загоревшиеся было две хаты, уже затушили. У дома разожгли костёр, чтоб было всех видно. Шла беседа с людьми, которые с криком и слезами показывали на связанных и ещё не совсем протрезвевших недавних полных властителей села.
Этот «матрос», правая рука атамана, сидел у стены в куче своих и, надвинув фуражку на лоб, прятал глаза.
— Вин, вин! — надрывно кричала уже другая женщина, — вин, проклятый бисов сын, моего сынку, малятку плёткой бив. Дай чоловика соседки убыв, застрелил... Гад... — Она рвалась к этому в тельняшке, чтобы хоть морду ему расцарапать.
Волохову подвели коня, и он, более не глядя на это разбирательство, прыгнул в седло и поскакал к обозу.
Через полчаса нужно всем полком двигаться дальше. Бельского теперь всё равно уже не поймать, а в село банда не вернётся. Её не существует. Если и ушли, то не более трёх-четырёх человек вместе с их атаманом. Откуда же он появился-то, этот Бельский?
Волохов научился ставить заслоны при взятии населённого пункта или позиций обороны противника. Научился ещё в четырнадцатом. Сам генерал Маннергейм обучал офицеров всем премудростям тактики боя. И в наступлении, и в обороне, и во всяких других сложных условиях. На марше, при ночном бое. Всё это, казалось бы, просто. Ан нет! Малейшая неточность в окружении, в расстановке засады, в точке тактического удара и всё — впустую. И противник ускользнёт, и свои потери будут немалыми. Это ежедневно нагнеталось в мозг офицеров, во всё их существо. Чтоб не только сознавали, чтоб всей душой чувствовали все тактические законы и особенности войны. И строго соблюдали. Тогда и людей сохранят. И победу добудут.
Так учили офицеров, да и солдат в частях генерала Маннергейма. Потому и нужны оказались такие офицеры красным.
Тёплые и низкие августовские звёзды, мерцая и посверкивая синими своими лучами, всё-таки подсвечивали путь полку. Узкий и жёлтый месяц посеребрил дорогу, ползущую через степь. Кони шли шагом, размеренно и ритмично, как обычно идут на далёкие расстояния.
Волохов, покачиваясь в седле, думал о предстоящей операции. Полк будет брошен начдивом Куропаткиным, возможно, прямо с марша поутру на позиции частей армии генерала Врангеля. Его войска, сконцентрированные до этого в Крыму, выдвинулись войсковыми группами, клиньями рассекая юг Украины. Один такой клин, как предполагал Волохов, и определился вёрст на полтораста юго-восточнее Каховки. Обрезать этот клин, отрубить и окружить отрезанные части и должна, видимо, дивизия Куропаткина. Волохов точно этого не знал, но предполагал, опираясь на свой войсковой опыт. А не знал, потому что это и не дело командира полка. Его дело знать и выполнять свою задачу.
Поскольку врангелевцы не обороняются, а в общем-то наступают, у них и обороны серьёзной быть не может. И артиллерия не установлена, как положено. Так что если очень постараться, то прорвать их позиции и отрезать часть войск от основных сил вполне возможно. И начдив, пожалуй, прав. Но надо спешить, чтобы перед рассветом быть готовым к броску. К часу, когда прибудет офицер связи из дивизии.
Волохов снова подумал о пожилом отце, который этой ночью, наверно, сидит с удочкой у подмосковного пруда и дёргает крупных паровых окуней, как это он делал нередко вместе с подростком Дениской. И тоже вспоминает его, Дениску.
Внезапно припомнилась Волохову худенькая красавица Настенька Майорова, дочь русского дворянина, жившего в Варшаве. Тогда у Волохова с Настенькой была любовь. И мысли были... Может, и жениться... Обаятельная девушка, хорошая семья... Как волновалось его сердце, как оно гулко стучало, когда он танцевал с ней. Или гулял летними вечерами по Варшаве... Над задумчивой Вислой, среди плакучих ив и поющих вечерних сверчков. Куда всё ушло? Куда?
