Война, кровавая и безудержная, перемалывающая жизни и судьбы, ожесточила его сердце, как она ожесточила сердца многих. Он стал совсем другим человеком, нежели был прежде, до неё, первой своей войны. Суровым и выдержанным, вдумчивым о серьёзным.
И любовь, взволнованная и нежная, стала казаться ему детской игрой. Ему, которому тогда было только двадцать пять. Да... Но он, уже тогда повидавший море крови, побывавший по ту сторону бытия, был битым боевым ротмистром. В такие вот годы. И всего-то за три месяца ожесточённых боёв он стал старше самого себя на много лет.
— Семенцов!
— Я, товарищ комполка!
— Вызови ко мне начальника разведки.
— Слушаюсь!
Ординарец ускакал вперёд колонны.
О чём бы ни были мысли Волохова, он ни на миг не забывал о марше полка. О его походном положении, об опасностях, которые таит ночная степь, и обо всех этих людях, и о конях тоже, чьи жизни сейчас полностью зависят от его внимания, ума, правильности его решений.
Конечно, по всем законам военной науки, он сразу же с началом марша приказал выставить подвижное боевое охранение. Конные разъезды — впереди, сзади, с боков колонн полка.
Но всё-таки внутренняя тревога заставила его принять ещё и дополнительные меры.
Гулкий топот копыт приблизился из передней части колонны. Подскакал вызванный разведчик.
— Товарищ комполка, командир взвода разведки Терещенко но вашему вызову прибыл!
— Вот что, разведчик. Возьми своих, ну полувзвод возьми, пятнадцать человек. И давай вперёд, на четыре-пять вёрст впереди авангарда. На этом направлении, я думаю, должны быть какие-то пока неизвестные нам силы. Может, белые это. А может, крупная банда. Очень крупная... Если предчувствие меня не обманывает, то нам бы надо узнать о них прежде, чем они узнают о нас. Понял, Терещенко?
— Понял, товарищ командир. Спросить можно?
— Спрашивай.
— А почему вы так предполагаете? Ведь никаких признаков как будто нет?
— Как будто... Во-первых, два или три конника, те самые бандиты, что сумели уйти от нас в Васильевке, ушли на конях именно в том направлении, куда идём сейчас мы. А впереди по карте на сто вёрст — голая степь. Сёла есть, но они вправо, влево. А впереди — нет. Эти одинокие следы уходят как раз туда, далеко в голую степь. С чего бы это? Да и вообще, этот Бельский, откуда он? Здесь нет неизвестных атаманов. Вполне возможно, что белая разведка маскируется под бандитов? Это на них похоже.
— Понятно...
— Да ничего пока не понятно. И надо всё это разведать. Вперёд, Терещенко. Через три-четыре часа, когда проведёшь глубокую разведку на полсотни вёрст впереди и впереди по кругу, если никого не встретишь, вернёшься доложишь. Значит, я не прав. И хорошо бы так. Только осторожно, очень осторожно. Нельзя, чтобы твоих разведчиков обнаружили. Ни в коем случае. Ты должен засечь, выследить противника и уйти незамеченным. Ты всё понял, разведчик?
— Понял, товарищ комполка, в общем, как в учебнике.
— Именно так, иди!
Разведчик ускакал. Волохов извлёк из рюкзака флягу с холодным сладким чаем, сделал несколько глотков. Конь шёл спокойно, не потряхивая, и в какие-то минуты Волохову казалось, что он задремлет. Но тревожные мысли не давали ему вздремнуть. Мысленно он отчётливо представлял себе всю лежащую впереди огромную степь, которая словно затаилась, грозя опасностью его полку.
Погрыз с удовольствием пару чёрных сухарей, которые он любил и имел в запасе всегда, ещё с мировой войны. Не спеша запил чаем.
Длинная колонна полка растянулась больше чем на версту. И Волохову казалось, что освещённая ущербной луной и отблеском звёзд колонна хорошо видна отовсюду. Даже издалека.
Но он ошибался, издали походный строй полностью сливался с темнотой степи и был совсем невидим. Умом Волохов это понимал, но душой он... был встревожен. Чувство какой-то оголённости в этой освещённой ярким лунным светом степи пугало его. Это чувство было приглушённым, но стойкое беспокойство одолевало. Потому он и выслал разведку.
— Не дремлешь, командир? — Это подъехал Седов.
— Нет, комиссар. Хоть конь меня и старается убаюкать, не дремлется. Тревожит меня тихая степь. Будто затаилась она против нас.
— Думаешь, впереди может быть засада?
— Ну, засаду нам устроить сложно. Наши дозоры со всех сторон. Да и подвижную группу я выслал вперёд. В глубокую разведку.
— Ты, командир, всегда аккуратен.
— Спасибо на добром слове, комиссар. Как там впереди люди, всё в норме?
— Да, и дистанцию, и строй соблюдают. Всё в норме. И пушки хорошо идут.
— Хорошо.
Силуэт Седова с его конём растворился в светлом сумраке впереди. И Волохову вдруг показалось, что лунный свет каким-то странным образом перемешался с темнотой и тишиной, и золотистая светящаяся субстанция стала вливаться ему за ворот. Он ощущал приятную прохладу у себя на спине, чувствовал, что золотящийся лунный свет продолжает проникать в его тело, окутывает его... И тело начинает светиться. Он это видит по своим ладоням... Волохов спал.
Его молодой, но очень умный и спокойный конь, мерно ступая в середине длинной войсковой колонны, старался не потревожить своего измотанного, уставшего за трудный день седока.
18. ПОКУШЕНИЕ
1920. Апрель.
Давно ждали его приезда. Казалось бы, теперь он не занимает никакой государственной должности, и должен оказаться более свободным, чем прежде. Но нет. Постоянные встречи, приёмы, разъезды за рубеж. Все хотели попасть к нему, или пригласить к себе, если ранг позволял. Политики и военные. Министры и дипломаты. Они считали разумным, весьма полезным и важным получить у него аудиенцию и, если повезёт, совет. Который всегда оказывался мудрым, а порой, и пророческим.
Его ждали давно. И вот наконец генерал приехал в Тампере и пришёл в их офицерский клуб.
Здесь собрались люди, у которых многое было связано с Маннергеймом. Воевали под его командованием — и ещё там, в России, а потом здесь, в Суоми. Учились у него военной науке.
Предполагалась лекция знаменитого боевого генерала о современных методах тактики боя в кавалерии. Но получилось нечто вроде беседы известного мэтра с учениками и поклонниками.
Маннергейм прибыл в Тампере для участия в параде финляндской Белой гвардии — шюцкора, назначенной на завтра, на 4 апреля. Это был ещё и первый день Пасхи. А встреча в офицерском клубе состоялась накануне во второй половине дня.
Все сидели за столиками, пили чёрный кофе, слушали своего генерала, вновь переживали былое. Вспоминали восемнадцатый, Освободительную войну. А кто-то и Вторую Отечественную.
— Да, конечно, — отвечал на вопрос генерал, — этот тактический приём с использованием резерва часто решает исход сражения. Вспомните даже давние времена — Куликовскую битву в России. Исход битвы решил засадный полк, как они тогда называли тактический резерв. Он же при тех масштабах и был стратегическим, — генерал улыбался, — а что главное при засаде, господин поручик?
