Тяжёлый секач с седой, мощной холкой и окровавленным правым боком, лежал, зарывшись левым клыком в землю. Сильная инерция мощного тела бросила его так, что его клык врылся в почву, подцепив травяные корни. Зверь упал, не добежав до Аксели каких-нибудь пяти-шести метров. Даже точный и быстрый генерал Маннергейм едва успел. Но всё-таки успел.
Офицеры-помощники быстро соорудили закуску на раскладном столике, накинули белую салфетку, разложили бутерброды, налили коньяк.
Барон взял наполненный двухсотграммовый фужер, — сказал негромко и с улыбкой:
— Твоё здоровье, мой друг Аксели!
— Спасибо, господин генерал! За всё спасибо!
Каллела тоже улыбался. Спокойно и даже, как будто весело. Словно и не было сейчас этого смертельно опасного эпизода. Будто и не торчали у кабана огромные клыки, здесь же, рядом. Клыки, которые неслись на него, Каллелу, пять минут назад, как самое грозное и опасное оружие. И что интересно, Аксель не промахнулся ни разу. Обе пули прорезали глубокие борозды в шкуре головы. Одна застряла в жире холки, другая... видимо, рикошетом ушла вверх.
Барон жевал бутерброд с брауншвейгской колбасой, которая ему нравилась. Солоноватая и питательная. И думал о превратностях судьбы.
Только что дикий зверь, лесной старый вепрь, чуть не убил великого художника и его друга. И тот же случай спасал этого кабана от пуль Каллелы дважды. Да и барону никак нельзя было выстрелить раньше — всё время мешали деревья. Но перед самым финишем зверя, судьба предоставила генералу возможность. Которую он не упускал никогда.
— Хорошая охота, — сказал Каллела. — Острая и запомнится надолго.
Генерал улыбнулся.
Подошёл лесник-загонщик, который где-то задержался, замешкался в перелеске. Поглядел на кабана, покачал головой. Он хорошо знал, где стояли стрелки, и видел, где лежит зверь. Всё понял, разглядев следы пуль на голове и боку вепря. Отошёл в сторону, сорвал тройную еловую веточку, похожую на трезубчик. Чуть пометил её кровью убитого зверя, подошёл к генералу и аккуратно прикрепил эту ветвь почёта к охотничьей шляпе-шлему барона.
Поднял рюмку коньяку:
— За хороший выстрел и за очень хорошего, лучшего стрелка, господин генерал!
Генерал улыбался.
...Помощники генерала, лесник и ещё люди сзади несли добычу. А барон и художник, надев карабины за спину, шли, прогуливаясь, по притихшему и светлому осеннему лесу. Они беседовали и, казалось, сама природа примолкла, чтобы не мешать этим двоим. Людям, всем сердцем и душой связанным со своей землёй, но так редко посещающим на отдыхе, особенно генерал, первородные и первозданные леса, тихие природные уголки земли-матери.
— Ты сможешь, Аксели, поехать со мной в Хельсинки, поучаствовать в беседах? Важно твоё мнение.
— Конечно, господин генерал. Когда?
— А когда удобнее тебе ?
— Мне надо сейчас закончить две работы... Одна уже почти завершена.
— Я их не знаю? Это то, о чём ты говорил?
— Нет, нет... Это совсем новые мысли. Это и модерн, и современность. С одной стороны, они в чём-то связаны по стилю с моими работами в Калевале — «Месть Юкагайнена», «Проклятие Куллерво», помните?
— Конечно, Аксели.
— Есть и элементы фантазии, тревоги, наших душевных волнений, но... обязательно сюжет... и наша современность... ну... элементы. В общем, вам первому покажу. На ваш суд. Но пока ни слова конкретно. Даже вам... иначе может уйти... главное. И картина тогда... не получается.
— Хорошо, хорошо. Всё у тебя получится, Аксели. Недели через две приедешь?
— Ну да, я ведь не всё время в Хельсинки. Много работаю среди природы, вы знаете.
— Конечно.
— А что там теперь?
— Извечные проблемы. Коммунисты снова набирают силу. Социалистическая рабочая партия, ты знаешь, ещё весной создана. А ведь их сила, это — развал государства в будущем. Я считаю, что мы вообще не должны быть безучастны к событиям в России. Крупные европейские державы то поддерживают белое движение в России, то заигрывают с Лениным. И белое движение, которое по сути было довольно сильным, уже практически всё проиграло.
— А Врангель? У него ведь в Крыму крупные силы.
— Да нет... Аксели, уже... как тебе объяснить? Осталась только видимость сильной армии. Он политически утратил силу. Армия разложена. И его поражение, к сожалению, предрешено. Генерал Деникин виноват в этом, прежде всего. Ни с кем не шёл на компромиссы, потерял союзников... Да и если бы правительства Антанты действовали по-другому, и Польша, и мы включились бы несколько раньше.
— Мы?
— Ну, конечно, на Севере. Помогли бы освободить Петербург. Тогда... совсем было бы другое дело. А теперь... я думаю, много лет они будут тиранить свой народ. Много ещё будет жертв. Я это знаю, чувствую, понимаю. Потому я и против большевиков, коммунистов. Потому что все их грядущие идеалы, воздушные утопические замки будущего всеобщего благоденствия изначально замешаны на крови. Они даже откровенно планируют уничтожение целого ряда социальных групп. Это очень кровавая власть.
— И долго они будут в России?
— Ну, я... не пророк. Не знаю. Но долго. Однако рано или поздно их из России прогонят.
— А в Суоми?..
— Нет, в Суоми им не бывать! Мы не отдадим нашу независимость!
— Но вы ведь теперь уже не регент и не главнокомандующий... Вам ведь теперь сложнее бороться, влиять на политику...
— Ты думаешь, будучи главой армии или государства легче? Ты ошибаешься, Аксели! Ещё труднее. И ты знаешь, что мне не нужны лёгкие пути.
— Знаю, господин генерал, знаю!
— И пока я жив, а жить я буду, на беду большевикам, долго, я буду защищать мою Суоми от их кровавых рук. И сумею защитить. Можешь не сомневаться, Аксели.
— А я и не сомневаюсь. — Художник заулыбался.
— Чему ты улыбаешься, старина?
— Мне очень нравится ваша внутренняя сила, ваша энергия и уверенность в себе. Мне бы такую, я бы написал шедевры.
— А ты их уже написал. И ещё немало напишешь. У тебя этой энергии не меньше, чем у меня. Если... не больше...
Каллела молча и задумчиво улыбался. Трава шуршала под их сапогами, как бы чуть посвистывая, при скольжении стеблей по коже сапог. Стеблей заиндевелых, чуть подмороженных по чёрной, мягкой, до блеска начищенной коже. Звук этот, шуршание со свистом, был непривычным, но успокаивающим.
— А Швеция? Ведь тогда, в начале девятнадцатого, после вашего визита, вроде и разговоров об Аландах не было. Взаимные дружеские заверения. А теперь читаю в газетах: Аландский архипелаг должен быть шведским... Как это так?
— Ну, Швеция всегда добивалась этого. Даже и в феврале девятнадцатого, когда я там был, меня, конечно, хорошо встречали, но... Разговор об Аландах всегда оставался болезненным. Они, шведы, в общем, поддерживают нас, доброжелательны, но... только Аланды они так или иначе хотят присоединить к себе. Тут у них позиция твёрдая. Я это вполне понимаю. Как говорили русские солдаты: «Дружба дружбой, а табачок — врозь!» То есть, там, где вопрос стоит о территориальных приобретениях. Тем более о таком уникальном стратегическом объекте, всё остальное — на второй план. Аланды и территория немалая и люди там — шведы и финны, в основном, живут. Но главное — это стратегический ключ к Ботническому заливу. Кто владеет Аландами, в случае чего, владеет и Ботническим заливом, не говоря уже о небольшом Аландском море.
