Для встречи с женщиной, даже такой, как Натали, сейчас времени не было. И не только времени. Он предвидел сложные психологические последствия.
Она — благородная дама, баронесса из высших аристократических кругов! Он — политический деятель, барон, высший военачальник. В истории, правда, всякое бывало. Но он бы не хотел, совсем бы не хотел приносить этой женщине беду.
Он не считал, что может принести счастье женщине, не считал... Да, радость может принести. Но счастье... Для этого есть другие мужчины. Отдающие женщинам своё внимание, волнение, душу. А у него всё это занято... его делом. Его служением стране фьордов, скал и северных волн. Финляндии.
— Дорогая моя Натали!
— Что?! — Она явно встревожилась, словно понимая, чувствуя, что он опять уйдёт от неё. Уйдёт на годы, может быть, навсегда.
Он тоже это почувствовал по её тону.
— Нет, нет, дорогая Натали!
— Что, вы разве не уходите?
— Ухожу, но... не навсегда, не... надолго.
— Как это?!
— Ну, мы обязательно встретимся, я очень хочу ещё вас увидеть, поговорить, побыть с вами, Натали!
— Я тоже, барон Густав! А мы увидимся здесь, в Лондоне, в этот ваш приезд?
— Я очень постараюсь.
— Я буду ждать.
Она в порыве обняла и поцеловала его в губы. Глаза её были полны слёз.
Он остановил такси, и Натали, баронесса фон Гардинг, уехала, растаяла в мутном вечернем сумраке сырого и заснеженного Лондона.
...Его величество король Англии Эдуард VIII был молод, строен и глубоко опечален событиями.
Спокойное овальное лицо короля, словно пронизанное скорбью, производило впечатление, что он действительно переживает. Хотя нередко бывает у властителей, что среди скорби они тайно радуются, а порой и не очень тайно, доставшейся, наконец короне.
Король был в строгом смокинге и белой рубашке.
— Я прошу вас, господин фельдмаршал, передать президенту Финляндии господину Свинхувуду мою благодарность за то, что он поручил вам представлять вашу страну и его, господина президента, у нас на этом печальном событии. И вам, господин фельдмаршал, я выражаю свою признательность за ваше сочувствие и прибытие на печальную церемонию.
— И я, Ваше величество, благодарю вас за то, что вы оказали мне честь и пожелали принять меня. И я ещё раз заверяю вас, что Финляндия глубоко скорбит вместе с вами и вашей страной, искренне сочувствуя горю, охватившему Британское королевство.
Король кивнул, и наступило молчание. Барон всегда оставался выдержанным и неторопливым. Здесь первое слово — всегда королю.
Принесли чай. Королевский слуга, судя по осанке, человек высокого дворянского звания, внёс на серебряном подносе фарфоровый чайник с чаем и серебряный сосуд с кипятком. Жёлтое и квадратное печенье в низкой вазочке, какие-то конфеты, сахар.
Почтительно склонившись перед королём, налил ему чаю в тонкую, просвечивающую фарфоровую чашку. Поставил поднос между королём и Маннергеймом. Барон видел: здесь чай наливают только королю.
— Благодарю вас, — сказал монарх.
— Да, Ваше величество, — ответил придворный и удалился, кивнув барону почтительно, но с достоинством. Маннергейм, так же молча, ответил. Налил себе чашку чая.
— Как вам наш Лондон, господин Маннергейм?
— Печален, Ваше величество, как и вся страна.
— Да... это верно. Вы, конечно, знаете наш город, бывали и не раз. Да и много лет назад были. Сильно ли он изменился... со стороны за долгие годы?
— Да нет, Ваше величество! В Великобритании чтят традиции, нравы... И, по-моему, внешний облик почти не меняется. Нация идёт вперёд, создаются новые дела, заводы. А старый Лондон и старые замки Англии сохраняют древний и великий облик страны.
— Да?.. Хорошо вы сказали. Ваше высокопревосходительство. Хорошо. Мы чтим традиции. Это уважение не только к предкам, но и к родине.
— Это так, Ваше величество.
Немного помолчали.
— Скажите, господин барон, как вы оцениваете обстановку в Европе с точки зрения военного?
— Обстановка, Ваше величество, тревожная. Европейские страны вооружаются.
— Да... это чувствуется. Но, я надеюсь, дальше напряжённости дело не пойдёт...
Маннергейм промолчал, глотнув чая.
— Как вы полагаете, господин барон?
— Трудно сказать, Ваше величество. Слишком много причин существует, по которым состояние напряжённости переходит во вспышку молнии.
— Да, я понимаю, обстановка мне, конечно, известна. Но... слишком много разных мнений. Недавно вот был у меня господин Максим Литвинов, нарком иностранных дел Советской России. Так он уверял меня, что их претензии на так называемую «мировую революцию» — это точка зрения Троцкого. А нынешние руководители Советского Союза против «экспорта революции». Заверял. Однако я знаю, что они делают в Англии, Франции, Южной Америке... других странах.
— Я тоже полагаю, Ваше величество, что это дипломатический ход, причём откровенно иезуитский. Они очень много средств тратят на подрывную работу в странах мира, финансируют так называемые «коммунистические партии», которые на самом деле являются террористическо-разведывательными организациями. И сеть таких организаций у них весьма обширна.
Король кивнул и немного помолчал.
— Новая власть Германии, канцлер Гитлер... он очень милитаризирует страну, проводит жёсткую националистическую политику. Меня это беспокоит.
— Да, Германия вооружается, наращивает экономический потенциал. С одной стороны сильная экономика Германии — это хорошо для всех. С другой... Германия всегда имела сильную армию. Но, бесспорно, положительно для нынешнего руководства этой страны, что они ликвидировали очаг коммунизма, который разгорался в Германии уже с начала века. Ликвидировали. И это хорошо. Потому что коммунистические идеи, как опасная инфекция, могут быстро разложить общество, развалить государственный строй.
— Да, господин барон, я с этим согласен, эта опасная идеология приводит к хаосу.
Маннергейм на минуту задумался, словно ушёл в воспоминания, затем продолжил разговор:
— Так, Ваше величество. Я это видел своими глазами в семнадцатом в Петрограде. Грабежи, убийства. Потом, спустя несколько лет, в стране наступил голод. В такой богатой стране, как Россия, — поистине смертельный голод в Поволжье...
— Вы, господин фельдмаршал, были в Петрограде в семнадцатом?
— Да, Ваше величество, я был в декабре семнадцатого несколько дней проездом в Финляндию. Насмотрелся.
— Да, я понимаю. Но, господин барон, напряжённость эта, на ваш взгляд, надолго ли в Европе?
— Как вам сказать, Ваше величество? Я ведь не пророк... — Маннергейм улыбнулся, улыбнулся и король.
