То, что пленник сделал себе харакири, для Волохова не стало такой уж неожиданностью. Он, конечно, и сам догадывался, для чего нужно было самураю освободить свои руки. Чтобы восстановить честь, доказать верность своему микадо, императору. Если бы ему не пообещать, что развяжут руки, он бы вообще ничего не сказал.
Комбриг сразу видел, что смерти он не боится. Он к ней готов всегда как самурай. Ну, а если пообещал, то слово надо держать. Волохов всегда оставался человеком чести. Как его первый боевой генерал — Маннергейм.
Он нередко вспоминал барона Густава, точнее не забывал никогда. Воевал Волохов впервые — в мировой, в четырнадцатом. И барон Густав, командир отдельной гвардейской кавалерийской бригады, был его первым боевым генералом. Он и научил его всему. И боевому искусству. И фронтовой офицерской чести. И простому боевому товариществу. Всему. Как Волохов мог это забыть? Это было основой его военной жизни. А другой жизни у него не было. В любой войсковой операции он втайне взвешивал, сравнивал: так бы поступил на его месте Маннергейм? Или иначе? И от этого сравнения порой полностью зависело принятое им решение. И только благодаря жёсткой и умной школе войны генерала Маннергейма, он, Волохов, оказался нужен и Красной армии, и стал в ней уже высшим командиром.
Вслух имени барона Густава он не произносил уже много лет. Нельзя было. Сегодня впервые сказал... Да и сейчас нельзя. После того как генерал Маннергейм выиграл в Финляндии войну в восемнадцатом, он оказался одним из первых в списке врагов большевизма, советской власти. Это Волохов знал хорошо.
Когда присваивали звание комбрига, с ним беседовал один высокопоставленный комиссар и, прочитав в анкете: «... служил командиром эскадрона в двенадцатой кавалерийской...», спросил:
— А кто командовал дивизией, не Деникин ли?
— Никак нет! — ответил Волохов.
— А кто?
— Генерал Маннергейм.
— Это какой... Маннергейм?
— Генерал-майор. Окончил мировую войну генерал-лейтенантом.
— С какого года вы в Красной армии?
— С восемнадцатого.
— У белых не воевали?
— Нет. Воевал только против немцев. А потом в Красной армии служил.
— Да, вижу по документам. Полковой комитет вас выбрал командиром.
На том разговор и кончился. Видать, этот высокий комиссар из Москвы не знал про Маннергейма и финскую войну, а может, просто не связал в своём уме русского генерала и финскую революцию.
Так или иначе, но для Волохова всё это оказалось счастливым результатом. Комиссар, от которого буквально веяло опасностью, скорее всего и вписал в личное дело Волохова что-то о его полной надёжности.
Эта запись и спасла его от ареста в тридцать седьмом и в тридцать восьмом кровавых годах...
Волохов не видел и не мог видеть своего личного дела. Личные дела военачальников — первых лиц, находились в вышестоящем штабе. Но, видимо, очень высок был комиссар, беседовавший с ним, и его виза имела решающее значение. Хотя Волохов никогда и не знал его фамилии.
...Звёзды над юртой уже побледнели, когда в мозгу комбрига, наконец, поплыли светотени, и он заснул. Всего-то часа на два.
Потом его разбудит вестовой и вручит ему боевой приказ от комкора Жукова.
24. ЛИНИЯ ФРОНТА
1939. Декабрь.
Взрыв полыхнул горячим огненным столбом, поднял тяжёлый пласт промороженной земли, искрошил землю вмиг, перемешав со снегом, и вся траншея окуталась грязно-белым облаком. Вторая бомба ударила рядом, метров в двадцати, землю тряхнуло, и ещё один слой снежно-земляной пыли осел на сжавшегося на дне траншеи Маттиаса.
Прогрохотало ещё с десяток взрывов, и русские самолёты ушли дальше. Пыль постепенно осела, дымно-пылевой туман рассеялся, и Матти, стряхнув снег, встал. Солдаты, отряхиваясь, выбирались. Кто-то надрывно причал: «Санитара... санитара...» Потом стих. То ли санитар подоспел, то ли уже раненый умер, его не дождавшись.
Матти поправил шапку, гранаты на поясе, взял свой автомат и пошёл по траншее.
— Ну что, заснул? Вставай! — Он видел, что солдат невредим, шевелится, но ошалел от бомбёжки и не встаёт.
— Вставай, перкеле!
[26]
— Да, я... господин фельдфебель... — солдат вскочил.
— Ладно... — Матти прошёл дальше.
Даже если бы он и не шевелился, Матти мгновенно, благодаря чутью и опыту, отличал мёртвого от живого и от раненого.
Вспомнил, что здесь перед бомбёжкой был полковник Пяллинен, его старый товарищ и командир полка, и бегом бросился к лесному домику, замаскированному среди елей и оборудованному под штаб батальона.
Ели и сосны над траншеей поредели, обломки деревьев дымились, источая едкую гарь. Уцелевшие солдаты уже выставили винтовки, положив их на бруствер.
Все понимали, что после авианалёта будет атака.
Приближаясь к штабу, Матти перешёл на быстрый шаг. Двигался, конечно, пригибаясь, чтобы не попасть под пулю. Шагов за пятьдесят до штаба со стороны противника разнеслось громкое и протяжное: «Аа-а-а...». Это русские шли в атаку. Этот громкий, почти торжественный крик означал для них — вперёд! Только — вперёд! Матти это хорошо знал. Он всегда неплохо относился к русским, даже с некоторыми, живущими в Суоми, дружил, но воевать ему до сих пор приходилось против них. Как-то так уж получалось. Хотя в Первую мировую он воевал с русскими вместе, в их частях против немцев.
И с той поры, с первой мировой, каждый раз, воюя против русских, испытывал скрытое чувство тревоги и досады. Как будто воевал против старых своих товарищей по фронту, окопных товарищей. Ведь несколько лет войны в русской роте не выбросишь в мусор. Это останется с человеком навсегда. Потому, наверно, он и отпустил тогда в Эстонии красного командира.
Здесь линия обороны проходила через лес. Ещё в ноябре он был густым. А теперь, через три недели войны, заметно поредел. Торчат обгорелые обломки стволов, лесные склоны разворочены воронками... От артиллерии, авиации. Только редкие деревья сохранили прежний вид.
Батальон, которым командовал майор Рейно Салмио, держал оборону уже шестой день, сменив совершенно измотанное подразделение другого полка. Все пехотные батальоны воевали в лесу, по линии обороны.
Матти знал, что везде идут тяжёлые бои. И возле Виипури, который находился километров на шестьдесят западнее, и немного на север от их позиций бои ещё тяжелее и кровавее.
Вчера погиб Мяккинен. Он воевал вместе с Маттиасом и командиром полка Пяллиненом ещё в восемнадцатом. Несмотря на трудности, всех погибших закапывали. Земля была мёрзлой, выбирали ямы — и природные, и воронки от снарядов, — и присыпали камнями, кусками льда, даже снегом, если не хватало земли.
