— Да, господин барон.
Наконец всадник на крупном вороном скакуне вырвался вперёд, и его уже не смогли догнать. Почти сотня конников мчалась за ним, совсем немного отставая. Но догнать не смогли.
Звонкий удар. То ли бубна, то ли медной тарелки, какие-то свистки и, главное, — рёв толпы, восторженной и весёлой, возвестили о победе этого всадника на вороном коне.
С огромным интересом барон наблюдал скачки на три версты, в которых наездниками были мальчики! Восьми, десяти, двенадцати, четырнадцати лет. Как они скакали на породистых, ухоженных лошадях. Красиво и лихо! Они в седле с рождения, эти киргизы. И кони у них — что надо.
Полковник смотрел на этот удивительный и шумный, мужественный и красивый праздник горного и кочевого народа. И радовался. Жизни, природе, красоте земной. И тому, что у него важное в жизни предназначение — укреплять и защищать великое государство, куда входит и Киргизия, и его родная Финляндия.
Молодые — жених и невеста — были, как и ожидалось, очень красивыми. Она — со жгучими раскосыми ярко-чёрными глазами под бровями-стрелами, словно от лука кочевников. Он — стройный и крепкий, высокий, всего-то немного пониже самого барона, с овальным смуглым лицом.
В красочной одежде, в дорогих украшениях невеста. В чёрной национальной куртке, с белой отделкой, жених. Оба были торжественны и неторопливы.
Победители первыми поздравляли жениха и невесту и вручали подарки.
Солнце над долиной улыбалось, согревая и озаряя людей божественным светом. Река дышала прохладой. Великие горы поблескивали снегами вершин, горы — молчаливые, но бессмертные зрители и свидетели войн и праздников, игр и свадеб.
3. ЗВЁЗДЫ ПУСТЫНИ ТАКЛА-МАКАН
1906. Август — декабрь.
На перевал поднялись после полудня. Внизу белели редкие слои облаков, и головокружительная глубина ущелья проглядывалась хорошо. Там, на далёком дне, поблескивала река. Склоны гор, покрытые еловыми лесами ближе к подножью, поднимаясь вверх, всё более оголялись, превращаясь в скальные обрывы.
Большое горное солнце высвечивало всё: и серо-зеленоватые склоны, и бело-жёлтые скалы, и разноцветный караван экспедиции. Но главный свой свет оно сохраняло в снежных коронах гор, окружавших перевал.
Идущий от Тянь-Шаня к Памиру караван пересекал теперь горный хребет через перевал Чыйырчык. Дорога была широкой, и кони спокойно двигались по ней. Путь лежал всё время на юг. Почти трёхвёрстная пропасть внизу, лёгкий, но ледяной ветер, слепящее солнце даже под вечер, — всё это не располагало к разговорам. Люди и кони шли молча. Только стук копыт и звяканье амуниции было звуковым сопровождением каравана.
На таких участках пути хорошо думалось. Воздух был первозданно чист, казаки и переводчик Лю ехали сзади, в десятке саженей. Они знали, что барон нередко предпочитает одиночество. Такое бывает свойственно сильному человеку. В опасности, в горе, в минуты переживаний для него нет необходимости опереться на чьё-то плечо. Он сам взвешивает и оценивает свои силы. Потому и любит одиночество.
Маннергейм ещё и ещё раз просчитывал порядок и систему своих дел в этом походе. Его военной задачей было изучение стратегических позиций Китая на русской границе и обобщение возможностей приграничных областей Китая. Исследование реформ, проведённых в последние годы центральным правительством императрицы Цы Си в китайской армии, отношение к китайским властям азиатских народов. Такие исследования, глубокие и детальные, позволили бы генеральному штабу России планировать военную операцию в Средней Азии.
— Господин барон, Густав Карлович! — Подъехавший Луканин забеспокоился о начальнике. — Подать вам стёганку? Холодно, да ещё ветер!..
— Спасибо, Миша, не надо. Всё хорошо.
Казак возвратился на своё место в караванной веренице, в семи — десяти саженях от барона, а Маннергейм вернулся к своим мыслям.
А кроме главной, военной задачи, у него есть ещё не менее важная — научная. Его поездка в Азию стала бы продолжением исследовательского интереса финнов в становлении их как нации.
Эрик Лаксман, финн, чьи работы барон весьма тщательно изучил, провёл походы в Азию ещё при Екатерине II, которая удостоила его звания Академика Российской Санкт-Петербургской Академии Наук. Это было почти полтора века назад.
После Лаксмана совершил экспедицию профессор Шегрен. Продолжил изучение финно-угорских народов Азии и Европейской России Маттиас-Алексантери Кастрен.
Маннергейм также познакомился с их работами. Кастрен составил во время экспедиции словари языков исчезающих финно-угорских народов Сибири. Шегрен же в 1828 году сделал первые записи рун Калевалы в деревне Бойница от рунопевца Онтрея Малинена
[8]. Барон помнил, как жал ему руку, провожая в экспедицию, председатель Финно-угорского общества Отто Доннер. Они сидели в особняке Доннера в Хельсинки, пили кофе. Поблескивали расписные фарфоровые чашки и блюдца в колеблющемся пламени канделябров, белая манишка и домашний костюм хозяина выглядели строгими и скромными. Волосы на голове Доннера были такими же белыми. как его воротничок. И Маннергейм пришёл в штатской одежде.
— Для вас, господин барон, это редкая возможность принести великую пользу своему народу, своей нации. Вы ведь, не были на Востоке?
— Нет, профессор, пока не был.
— С вашими знаниями, барон, с вашим энтузиазмом, да ещё и экзотическим интересом к Востоку, — Доннер широко улыбнулся, — вы сможете сделать многое. Тем более с такой поддержкой военного ведомства России.
— Спасибо, Отто, что вы считаете меня таким знающим и способным провести эту миссию. Я тоже надеюсь справиться. — И барон в свою очередь улыбнулся.
— Эти поиски лингвистических, языковых корней, дорогой Густав, время от времени дающие результаты, помогают нам открыть неизвестные страницы истоков нашей культуры. Финны — европейская нация, но корни наши произрастают из языков и культуры древних народов... Мы их ищем и в Азии, и в Китае...
— И в Древнем Риме тоже.
— Конечно, дорогой Густав, конечно. И ваш этот предстоящий, и я думаю, долгий поход в Азию, многое даст нам, я уверен в этом, барон.
— Я тоже на это надеюсь, профессор, и очень рад, что вы верите в меня, в успех моей миссии.
— Верю, Густав, очень верю.
Старый, совершенно седой финский лингвист, которому тогда уже было за семьдесят, один из известнейших профессоров Хельсинкского университета, узнав о готовящейся поездке Маннергейма, разыскал его и пригласил. Как бы на напутственную беседу за чашкой чёрного кофе...
Маннергейму это было приятно. Он с удовольствием пришёл на беседу с учёным. И тот дал ему несколько конкретных полезных советов. Об исчезающих народах Азии, о представителях финно-угорской семьи языков, о мелких остатках исторических народностей, в прошлые века и тысячелетия растворившихся в Китае, в Азии...
