«...Наша судьба сурова, так как мы вынуждены оставить чужой расе, у которой иное мировоззрение и иные нравственные ценности, землю, которую мы в тяжёлом труде возделывали веками.
Но на том, что остаётся, мы должны подготовить дом для тех, кто оказался без крова, и наилучшие условия для существования всех.
Нам следует быть, как всегда, готовыми защищать эту, ставшую меньшей, землю отцов с той же решимостью и силой, с которыми мы защищали нашу неразделённую родину...»
Седой полковник Пяллинен стоял перед строем оставшихся в живых людей своего полка. Их было меньше батальона. На голове полковника из-под шапки виднелся окровавленный бинт. Он старался читать громче, чтобы слышали все. Стояла мёртвая тишина. Все хотели услышать каждое слово, каждый звук из приказа фельдмаршала.
«...У нас есть гордое сознание того, что на нас лежит историческая миссия, которую мы ещё исполним, — защищать западную цивилизацию, она издревле была нашей долей; но мы также знаем, что до последней монетки отплатили свой долг Западу».
Голос полковника срывался, спазмы сдавливали его горло. Ветер стих. Замерла позёмка, храня тишину. Фельдфебель Хейкка слушал, как и все, и по его обоженным войной морщинам щёк текли солёные слёзы.
...Маннергейм стоял у окна. Яркое мартовское солнце озаряло весенними лучами развороченный бомбами Миккели. Зимняя война подходила к своему концу. Наступал суровый и жёсткий по условиям мир.
И война эта, и близкий этот мир останутся дополнительной и яркой белой сединой в волосах фельдмаршала, и глубокими скрытыми рубцами в его сердце.
26. ПЕРЕВЁРНУТЫЙ ЗНАК
1942. Июнь.
Подвывая четырьмя мощными моторами, «фокке-вульф-кондор» мягко и тяжело опустился на посадочную полосу. Коснувшись бетонированной дорожки, едва заметно вздрогнул, пробуя на прочность жёсткую финскую землю, но тотчас же уверенно покатил дальше, сбавляя обороты и замедляя ход. И сразу приземлился второй — самолёт сопровождения.
Аэродром Иммола замер. Все ждали высоких гостей. В две шеренги стоял почётный караул. Сверкала начищенная медь военного оркестра.
На высоких флагштоках, трепеща на лёгком летнем ветру, развевалось несколько флагов Финляндии. Рядом с передним, главным, напротив него, как бы в паре с ним, но чуть поодаль, будто и здесь демонстрируя своё особое положение даже в гостях, вяло шевелился под северным ветром флаг третьего рейха.
Свастика в белом круге на красном фоне сама по себе была безупречна, но ветер наваливался на неё, будто нехотя, однако упорно и сильно, и всё время изгибая полотнище, искривлял, искажал изображение символа жизни, но перевёрнутого наоборот
[27].
Короткая травка лётного поля внезапно перестала стелиться под июньским ветром и замерла. Словно напряжение передалось и ей, траве. И деревья в дальней рощице замерли. Как и флаги, и люди.
Всё застыло в ожидании. Даже ветер стих. И в полной тишине звучало грудное и гулкое подвывание моторов и глохло где-то там, в молодом березняке.
Едва смолкли двигатели самолётов, как, замедляя ход, к спускаемому трапу подкатил сверкающий на солнце полированной краской тёмный автомобиль.
Встречать высоких гостей Германии прибыл президент Финляндии Ристо Рюти. Маннергейм был в серой парадной форме и серой пилотке с поперечным тёмным кожаным ремешком через верх. Широкий золотой позумент на стоячем воротнике кителя сходился с двух сторон к Рыцарскому кресту — в центре на шее. Ровно на сантиметр из рукавов кителя выступали белоснежные манжеты рубашки. Сверкающие высокие голенища сапог плотно обтягивали стройные ноги. Тёмный широкий ремень с портупеей был крепко затянут на поясе.
Маннергейм сопровождал президента. Но как главнокомандующий финской армией, был здесь не менее значимой фигурой, чем тот, кого он сопровождал. Держался, как всегда, самостоятельно, однако, не выпячиваясь, с достоинством и умеренной скромностью.
Позже в своих воспоминаниях он расскажет о дальнейшей встрече с гостями в этот день, а о событиях на аэродроме напишет вскользь, не упоминая себя. Может быть, не считая свою персону главной с финляндской стороны на этапе встречи в аэропорту Иммола. А может быть, не желая подчёркивать то, что и ему довелось прибыть к самолёту германских гостей, несмотря на просьбу Гитлера — не нарушать своё расписание и не встречать его в аэропорту.
Элегантный и подтянутый, в строгом тёмно-сером костюме, президент Рюти был почти на двадцать лет моложе Маннергейма, но рядом с ним не выглядел так. Высокий и статный маршал смотрелся намного моложе своих уже зрелых лет.
Они остановились, не дойдя до трапа самолёта десяти метров. Большой и тяжёлый самолёт поблескивал на солнце, выделяясь серебристо-яркими контурами на широком поле аэродрома. Дверца «ондора» открылась, вышли два рослых офицера охраны и замерли по обе стороны на верхней ступени трапа.
Маннергейм знал, что, возможно, прилетит сам Гитлер поздравить его с днём рождения. Именно сегодня, четвёртого июня, ему исполнилось семьдесят пять. Однако он очень сомневался, что канцлер прилетит.
Ему звонил из рейхсканцелярии первый адъютант канцлера генерал Шмидт и сообщил, что фюрер хочет его поздравить. О возможности прибытия фюрера сообщил также германский посол в Хельсинки Блюхер президенту Рюти. Об этом маршал знал. Он был этим сообщением изумлён и обеспокоен. Ожидал трудных переговоров. Но и сомневался. Такое сообщение вполне могло означать, что прилетит кто-то из высших чинов рейха. Может, Геринг, в лучшем случае. Но уж никак не сам.
Но, видимо, у канцлера Германии были свои особые планы на юбилейный день барона Маннергейма — главнокомандующего финской армией. В глубине своего сознания маршал хорошо понимал это и логикой полководца, да и интуитивно чувствовал и осознавал этот интерес, основанный исключительно на стратегии войны.
Он очень многое сделал, чтобы сохранить для Финляндии особое, уважаемое положение в мире среди стран Европы и Америки. И весь мир теперь внимательно следил за степенью участия Финляндии в войне. Об этом маршал помнил всегда. Но, конечно, не это, и даже не его личностное отношение к России как бывшего русского генерала заставляло его занимать в войне больше — выжидательную позицию.
Он не хотел глубоко втягивать в войну свои войска. Не хотел. Опытный генерал русской армии в прошлом, он хорошо знал не только русскую тактику и стратегию, но и психологию русского солдата, его упорство и умение воевать. И он не хотел слишком глубоко втягивать в опасную войну свою армию, свой народ. То, что было сегодня — союзничество с немцами, — было вынужденным и нужным его Финляндии. Чтобы не стоять против грозного противника — огромной военной машины немцев, да и чтобы вернуть свои земли, потерянные в предыдущих войнах — исконно финские — Карельский перешеек, например...
