Книга Всадник времени, страница 98. Автор книги Виктор Потиевский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Всадник времени»

Cтраница 98

— Господин маршал! Вы всю свою жизнь трудились, несли через войны и трудности высокую честь, высокого во всех смыслах, человека, дворянина, барона, полководца, политика.

Барон смущённо молчал. Нет, образ Галлен-Каллелы не был фантазией его воображения. Его мозг политика и полководца был совершенно здоров и чист, несмотря на возраст. Как и его совесть и душа.

Аксель действительно явился к нему, как это бывало и бывает в мире. Когда являются образы давно ушедших, чтобы принести или напомнить, или подтвердить что-то важное и великое. Являются только к особым людям, к избранным. Может быть, как концентрация мысли и всплеск усталой, взволнованной души великого человека. Или по велению высших сил...

— Вы, господин маршал, всегда в своих трудах и борьбе искали истину. Великую и главную истину, которая основа всего. И вы нашли её! Вы пришли к ней. Ибо истина только в одном — в счастье вашего народа, в его свободе и мире, в том, что вы смогли для этого народа добыть.

— Спасибо, Аксели! Но, может быть, ты преувеличиваешь... — он сказал это исключительно из своей природной скромности, потому что он лучше всех знал, что Аксели прав.

...Маршал разволновался и закурил сигару. Когда он поднял глаза туда, где только что оставался призрачный образ друга, там ничего не было.


1946.

Угли в камине вспыхивали, мерцая всеми огнями радуги и угасали, подёргиваясь синей паутинкой пепла. Седой маршал сидел в кресле у камина, наслаждаясь его теплом и предаваясь размышлениям.

Рядом, немного сторонясь огня, расположился Джек, крупная, чепрачного окраса, немецкая овчарка. Умный и преданный пёс лежал у ног барона, положив голову на ногу, на ступню хозяина. И тоже задумчиво смотрел на пламя.

Огонь метался, с восторгом охватывал поленья, облизывал их своими многообразными языками. А поленья, в схватке с огнём, сначала трещали от азарта, потом сникали. Утихал и огонь, временами вскидывая, уже маленькие, теперь не алые, а синие язычки пламени. И угасал, оставляя лишь тускнеющий свет внутри углей.

Так и в войнах, в столкновениях между завоевателем и страной-жертвой. После кипения огня и страстей, всё утихает, успокаивается. Время покрывает землю и события неумолимым пластом веков. И всё проходит. Как было написано ещё на трубке у Чингизхана. Барон теперь не курит. Или очень редко.

Заглядывая в прошлое, он видел и свои ошибки. Не сумел когда-то убедить правительство Суоми, чтобы предотвратить Зимнюю войну. Тогда бы Финляндия была сильней к сорок первому. Возможно, удалось бы сохранить в великой войне стран нейтралитет. Удалось бы? Этого теперь не знает никто, даже он сам. Наверно, всё было бы лучше и проще, если бы северные страны сотрудничали более тесно. Но его ошибки были явно намного меньше его побед, его трудных, но верных решений. И это успокаивало душу.

Ему всегда было приятно вспоминать слова премьер-министра Паасикиви в сообщении по радио к финскому народу о том, что Маннергейм решил уйти в отставку по состоянию здоровья. Паасикиви тогда сказал «...Никто другой не смог бы выполнить эту задачу, ибо никто, кроме него, не пользовался таким огромным доверием большинства нашего народа...» Так он сказал о выходе Финляндии из войны, сказал про Маннергейма ещё много возвышенных слов. И это было справедливо. Теперь Паасикиви — президент. И это тоже правильно. Потому что он знает что делать.

За окном дохнул порыв осеннего ветра, Джек резко поднял голову. Он, пограничный пёс, подаренный маршалу пограничниками, и здесь считал, что его служба продолжается.

Маннергейм погладил собаку по тёплой голове, поглядел на его чёрную морду, в жёлтые его глаза, улыбнулся. Джек лизнул хозяину руку.

Барон теперь подолгу жил здесь, в деревянном доме, аккуратно построенном среди соснового леса, на скальном берегу острова Ганге, который русские называют Ханко. Балтийская вода с плеском омывала гранитный берег. И маршал слышал шум прибоя. Это всегда успокаивало душу. Словно он сам сливался с природой. Шорох и плеск балтийских волн, а порой и грохот, проникал внутрь него и звучал уже в нём. Это были звуки и отголоски жизни, родного Финского залива, родного моря.

И он подумал, что Аксели, давно покинувший этот мир, и на этот раз оказался, пожалуй, прав. Потому что он, маршал Маннергейм, после долгих своих дорог и войн наконец действительно пришёл к истине, к которой шёл всегда. В великой круговерти жизни, странствий и войн, он отыскал её. Истину.

ЭПИЛОГ

1945. Январь.

Маттиас Хейкка сидел за столом своего дома в своей родной Марья-Коски и пил горячий и крепкий чай, согретый на плите.

Иррья, наполненная радостью, сидела напротив. Смотрела на него во все глаза и всё не могла поверить, что её муж; старый фельдфебель Маттиас, вернулся наконец-то с войны насовсем. Но им не дали и часу побыть вдвоём.

Вежливо постучав в дверь, вошёл сосед Койвулайнен, ровесник Маттиаса, потерявший руку ещё в Зимней войне и потому не воевавший теперь.

— Здравствуйте, господин фельдфебель! — Койвулайнен слегка поклонился.

— Здравствуй, Юсси! Проходи, садись, будь гостем.

Койвулайнен снял потёртую шинель, прошёл в комнату, единственной своей левой рукой извлёк из вещмешка хлеб, сало, бутылку самодельной водки — самогонки. Поставил на стол и сел.

Матти красовался в мундире с орденами на груди. Он редко их надевал. На фронте не до этого было. Рядом с медалью участника Зимней войны, которая была и у Койвулайнена, на груди Маттиаса поблескивали очень достойные награды. Два Креста за оборону «линии Маннергейма». Крест за бои у города Сумма, Крест за бои у города Муола. Тяжёлые бои были. Не так долго он и воевал там, но воевал, как всегда, добросовестно. А совсем недавно, перед Рождеством, в Лапландии, ему вручили, красивый и достойный, Крест за оборону Лапландии.

А потом произошло и совсем неожиданное. Оказывается, ещё в сорок третьем полковник Пяллинен представил фельдфебеля Хейкку за личное мужество в боях к высокой награде, к Кресту Маннергейма 3-й степени. А он, Маттиас, и не знал. Но вот теперь, перед самой его демобилизацией и уходом с фронта, буквально через неделю после вручения ему Креста за Лапландию, командир капитан Итконен неожиданно построил батальон. Построил только по одной причине — пришла награда — очень высокая и почётная. И Крест Маннергейма, с белым венком и розочкой, сам капитан прикрепил к груди фельдфебеля. Это был второй случай с Хейккой за всю войну, даже за две войны, когда у фельдфебеля едва не выступили слёзы. Он их еле сдержал. Первый раз такое было, когда погиб Мяккинен.

И вот теперь все, даже Иррья, были приятно удивлены этими наградами и более всего Крестом Маннергейма.

Все знали Хейкку, — хороший воин. Но, оказывается герой!

Только налили всем по стаканчику, как снова раздался вежливый стук в дверь.

— Разрешите? — Голос был скрипучий, старческий. Это пришёл заслуженный и старый человек. Известный не только в Марья-Коски воин. Фельдфебель Кирьянен воевал и в Первой мировой и даже в Русско-японской войне. Был награждён двумя солдатскими Георгиевскими Крестами. Он ещё был крепок в свои восемьдесят. Когда старик Кирьянен поставил на стол бутылку самогонки, Хейкка философски произнёс:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация