— Майор Мадатов, Александрийского гусарского. — Чёрный доломан говорившего плохо различался на фоне чёрной стены, но разгоревшаяся свеча выхватила из мрака горбоносое лицо офицера. — Противник переправился через Дунай и успел уже достаточно укрепиться.
-Где?
— Тремя вёрстами выше, ваше...
— Кто и сколько их? — прервал нетерпеливо Кутузов.
— Янычары. Тысячи две уже в редуте. И ещё, думаю, столько же пока на течении.
— Ах, Мулла-паша! Вот ведь обманщик, — покачал головой Михаил Илларионович.
— Никак нет. Виддинская флотилия не подошла. Плывут на подручных средствах. Плоты, паромы.
Кутузов вскочил. Подумал и снова опустился на табурет:
— Генерал Булатов.
Названный генерал шагнул вперёд.
— Возьмите пять батальонов и попробуйте загнать турок обратно в реку. Но чересчур не упорствуйте. Нам терять солдат нынче без надобности... Александр Фёдорович, здесь?
Граф Ланжерон подошёл к столу и сел по знаку командующего.
— Пока Булатов демонстрирует им нашу решимость, подвигайте войска и начинайте строить редуты. Они — свои, мы — свои. И поглядим, кто ещё быстрее и лучше. Если Мулла-паша придержит оставшиеся суда, визирю переправлять свою армию ой как долго...
IV
Граф Ланжерон подъехал к хате, в которой уже больше двух месяцев жил командующий. Высокая крыша, крытая подгнившим уже от времени гонтом, спускалась шатром к земле, давая хорошее укрытие от палящего солнца. В тени, у самой стены дремало полтора десятка казаков, составив двухметровые пики шатром. Из двери вышел уланский штабс-ротмистр, придержал коня, пока генерал спускался на землю. Александр Фёдорович махнул рукой конвою — отдыхайте и ждите, быстро прошёл внутрь.
Небольшая комната забита была уже почти на распор. Но перед графом расступились, освобождая проход к столу, где, облокотившись на карту, сидел Кутузов.
— Как центральный редут, граф? Не готовят ли басурмане нам вылазку?
Ланжерон поморщился. Всего лишь два дня назад его полки готовы уже были войти в центральное укрепление турок. Уже гусары пошли во фланг, уже каре первой линии приблизились к валу почти вплотную... И тут Кутузов вдруг приказал отводить войска к своим позициям. Граф подчинился, но тут же ускакал прочь от командующего и сорвал гнев на первом же полковом командире, не спешившем исполнить распоряжение. Теперь ему показалось, что над ним ещё и подтрунивают.
— Пока ещё нет, но ещё через неделю, наверное, соберутся. Мы же показали им нашу слабость. Их сорок тысяч здесь против наших пятнадцати. Заманчивая возможность: одним ударом прорвать центр и — вперёд, к Бухаресту. Из города, я слышал, все, кто мог, уже убежали.
— Это хорошо... — улыбаясь, начал Кутузов.
Ланжерон поднял брови.
— Хорошо, что вы такого мнения, граф. Должно быть, и Ахмед-паша готовится к решительному демаршу.
— Это же азбука, Михаил Илларионович. Арифметика тактики и стратегии.
— Тактики — соглашусь. Но в стратегии есть метода и позначительней. Давайте-ка вспомним, господа. — Кутузов обвёл взглядом генералов, полковников, заполнивших его комнатёнку: спальню, служившую одновременно и кабинетом. — Пять лет армия наша стоит здесь, на Дунае. Молдавия и Валахия стали нашими в первый же год войны. В Булгарию мы наведываемся только в летние месяцы. Месяца нам не хватает, чтобы пройти за Балканские горы. Начинаются холода, и мы возвращаемся за Дунай. Что же сейчас? Даже если прогоним Ахмед-пашу на тот берег, он не отойдёт далеко. Будет ждать новой весны, новой кампании. Нельзя отпускать его армию.
— Но, оставшись здесь, визирь угрожает куда опасней.
— Да, нельзя его ни отпустить, ни оставить. Надобно — уничтожить. Но не прямой же атакой, граф. Мы все бывали на приступах, испытали мужество неприятеля в обороне. Надо ждать, господа! Ждать терпеливо, подыскивая, подгадывая нужный нам случай. До зимы осталось немного. Визирь тоже не останется в лагере. Ему две дороги — либо вперёд, либо назад... Терпение, терпение и ещё раз терпение. Господа, все свободны. Александр Фёдорович, а вы задержитесь.
В опустевшей комнате остались они вдвоём. Ланжерон, опустив глаза, постукивал пальцем по карте, по тому месту, где неровной кривой очерчен был лагерь великого визиря Ахмед-паши. Кутузов, прищурив глаз, оглядывал нетерпеливого и отважного генерала:
— Я приказал вернуться дивизии Маркова.
Ланжерон вскинул голову:
— Петербург разрешил?
— Я, как мы с вами обсуждали недавно, послал запрос военному министру. Но — пока письмо наше дойдёт, пока они там будут судить-рядить, пока примчится к нам фельдъегерь с ответом. Одновременно я послал и за Евгением Ивановичем. Сейчас, думаю, полки его уже на подходе. Разместите их у Слободзеи, как будто решились мы прикрывать дорогу на Бухарест.
— А на самом деле? — напряжённо спросил граф.
Кутузов долго не отвечал, надувал и распускал губы, потом, молча, провёл пальцем линию по бумаге и сразу изобразил, будто смахивает невидимые следы ладонью.
— Как?! — Лицо Ланжерона вдруг разгладилось и загорелось. — Так просто?.. И думаете, они нам позволят?
— А они и не узнают. До самого конца так и не узнают. Во всяком случае не должны...
V
Александрийцам приказали быть наготове ещё с вечера. В темноте им надлежало соединиться с дивизией Маркова и подчиняться распоряжениям генерала.
Ночной марш получился несложный. Оба батальона прошли тылами корпуса Ланжерона и поднялись вдоль берега вверх по реке. На месте гусары были сразу после полуночи. Оставалось лишь ждать.
О кострах, конечно, никто не помышлял, но и прочие огни были запрещены. Мундштук трубочки-носогрейки Ланской катал во рту, но зажечь так и не решился. После часа ожидания полковник приказал спешиться. Гусары сели на землю, держа повод в руках.
Через несколько часов стало ясно, что случилась привычная уже всем сшибка в расчётах и диспозициях. Кто-то приказал, а кто-то его недослушал. Одни появились вовремя, другие решили, что их и так подождут.
Когда рассвело окончательно, Ланской пыхнул дымом, поднялся в седло и поехал искать командира дивизии.
— Опять кто-то дурит, майор. Не знаешь, с кем больше лаяться — с неприятелем или с начальством...
Проб нервно переступал ногами, тыкался мордой в ментик. Валериан, не оборачиваясь, похлопал его по шее. Ему тоже надоело ждать неизвестно что, непонятно откуда. Хотя более всего его беспокоил второй его эскадрон, по счёту всего полка — пятый. Бывший командир, майор Березовский, остался под Рущуком. Попал под турецкую саблю уже в самом конце сражения, когда александрийцы вместе с белорусцами и казаками рубили убегающих конников Чапан-оглу.
