Сергей остановил посудину у самых губ.
— Каких будущих, Семён, о чём ты?
— А что ты думаешь — нас с тобою пристрелят, и больше никто воевать не возьмётся? Не-ет, шалишь! Человек другого человека режет не только для пропитания, но из одного удовольствия. И пока он человеком останется, занятие это не бросит. Я его, человека-то, со зверем сравнил, так это напрасно. Волк убийством насытится, а человек — никогда.
Тут Новицкий поторопился выпить, чтобы хоть как-то разбавить слова казака, бьющие в мозг и сердце...
Как и предполагал Новицкий, Вельяминов вызвал его через день. Маркелов встретил Сергея у входа в землянку и пригласил спуститься за собой вниз, знаком показав часовым, уже скрестившим было штыки, что этому штатскому — можно. Тонкие ножевидные лезвия качнулись в розовом воздухе и снова застыли остриями вверх. Везде, где появлялся Вельяминов, вся жизнь, и военная, и гражданская, как-то подтягивалась, напруживалась, наливалась новой силой, обретала дополнительный смысл. Притом что сам Алексей Александрович в движениях было более чем экономен. Но именно потому, должно быть, повторять приказы дважды не любил.
Маркелов приоткрыл дверь, ступил внутрь и провозгласил едва ли с порога:
— Ваше превосходительство! Надворный советник, господин Новицкий по вашему приказанию...
Обернулся, махнул рукой Новицкому, посторонился, пропуская Сергея, и, тщательно притворив створку, остался снаружи.
В сыром помещении, обшитом по стенам и потолку почерневшими от копоти досками, Сергею показалось темно, особенно после яркого солнечного утра, и он задержался у входа, давая глазам время привыкнуть. Тем более что Вельяминов продолжал, наклонив шандал, внимательно читать какую-то бумагу, ведя свободную руку, вооружённую карандашом, вдоль строчек, подчёркивая места, выделенные глазом. Перевернув последний лист документа, он отставил свечи, аккуратно сложил стопку, подравнял и сдвинул на край стола.
— Проходите, подполковник, садитесь, — позвал он Новицкого резким, металлическим голосом. — Не люблю я гражданские чины. А надворный советник — тот же седьмой класс, так что не обессудьте.
— Ни в коей мере, ваше превосходительство, — ответил Сергей, присаживаясь на свободный стул, приставленный с другой стороны стола. Ещё из мебели в землянке были топчан, покрытый шинелью, и две лавки вдоль стен.
— Слушаю вас, — не предложил, а приказал генерал тем же самым ровным, безличным тоном: два слова будто бы стукнулись одно о другое, издав звук, с которым падает на полку курок пистолета.
Новицкий быстро развернул поверх стола законченную накануне карту — не карту, но схему важнейших хребтов и так же ровно, сухо, попадая в тон Вельяминову, повёл доклад заготовленными заранее фразами.
Говорил он чуть более получаса, то и дело вскидывая глаза, готовясь тут же замолчать, как только начальник штаба Кавказского корпуса начнёт выказывать утомление. Однако тот слушал и слушал, внимательно следя с помощью того же карандаша путь, который описывал ему рассказчик. Когда же Новицкий умолк, Вельяминов ещё несколько минут разглядывал схему, а потом поднял глаза.
— Поздравляю вас, господин Новицкий, и — благодарю!
Последнее слово он произнёс нехотя, словно выдавил невероятным усилием воли. Новицкий коротко склонил голову, не вставая.
— Сколько времени длилось ваше предприятие? Месяца полтора?
— Почти два, ваше превосходительство.
— Изрядно, изрядно. — Вельяминов задумчиво постукивал пяткой карандаша по столешнице. — Когда вы только ещё отправлялись, я готов был поспорить на изрядную сумму, что продержитесь не больше недели. До первой же встречи с горцами. А там разоблачат, возьмут в полон, а то и просто пристрелят.
Он высказал своё прошлое убеждение с таким равнодушным пренебрежением к чужой судьбе, чужой жизни, что у Новицкого мерзкий холодок скользнул по позвоночнику вниз от шеи.
— Я постарался превзойти ожидания вашего превосходительства, — ответил Сергей, вкладывая в слова столь же почтения, сколько иронии.
— Вам это, признаю честно, почти удалось.
В этом почти Новицкому вдруг увиделся весь Вельяминов с его длинной, сухопарой фигурой, рябоватым лицом, волосами, выцветшими почти до естественной рыжины, с его прямотой, доходившей почти до жестокости; никогда и никого генерал не хвалил, ибо был совершенно уверен в том, что исполнение любого приказа есть обязанность солдата, но никак не его заслуга; он не щадил никого, но и прежде всего себя самого; он посылал людей на смерть сотнями, но и сам твёрдо стоял под пулями, сцепив кисти рук за чуть сутуловатой спиной. Таким Сергей запомнил его ещё с жаркого дела под Сунжей, когда отряд Вельяминова выручил их осаждённый обоз, таким видел его под Парас-аулом, под Лавашами. Не было во всём Кавказском корпусе человека, который бы не уважал «рыжего» генерала, и не было человека, который бы любил его так же, как любили в войсках Ермолова и Мадатова. Не ощущалось в генерале Вельяминове искры того огня, что способен вдруг поджечь горючий материал, сложенный в запасниках души каждого человека. Все или почти все мы способны на действия храбрые и беззаветные; только бы нашёлся в нужный момент человек, который смог бы зажечь нас и указать правильный путь. А лучше всего — пойти по нужной дороге первым. Генералы Ермолов и Мадатов вели за собой солдат, генерал Вельяминов их посылал. Но при этом никогда не прикрывался чужими спинами, не прятался за штыками и жерлами шестифунтовых орудий. Приказания его были точны, понятны и своевременны.
— К сожалению, ваше превосходительство...
— Алексей Александрович.
Сергей опять поклонился, подумал, что лёд начинает таять. Но вспомнил, что Ермолов предложил быть для него Алексеем Петровичем едва ли не со второго доклада.
— К сожалению, Алексей Александрович, одно ваше поручение исполнить я не сумел. Мы установили перевалы, которыми пользуются разбойничьи шайки. Те партии, что спускаются к Алазани, и те, что направляются к Тереку. Увы, но места для сильной крепости я подыскать не сумел. Более того, убеждён, что одним действием, одним активным броском решить эту проблему мы не сумеем. Можно поставить укреплённые пункты здесь, здесь и здесь...
Карандаш в руке Новицкого рисовал чёткие окружности, не касаясь, впрочем, листов драгоценной схемы.
— Но какой же должны быть силы эти форты, чтобы удержать горцев от нападения? И как они будут сообщаться с основными силами? Малые гарнизоны попросту вырежут. Большие — рухнут под собственной тяжестью. Только одно снабжение продуктами и боеприпасами потребует чрезмерного напряжение сил всего корпуса.
Новицкий перевёл дыхание, и вдруг ему вспомнилась перспектива вершин и гребней основного хребта, увиденная им с высоты перевала: чёрные, неприступные горы, залихватски, с насмешливым вызовом, нахлобучившие белые шапки, ставшие цепями, ряд за рядом, точно линии укреплений.
— Точечным ударом, Алексей Александрович, можно пробить брешь в обороне. Но, если штурмовой отряд не получит помощи, его уничтожат незамедлительно. Мы же знаем, что крепость атакуют со многих направлений, отвлекая внимание осаждённых.
