– Сейчас игра как раз саботируется. Правила нарушены, игровое поле сломано. Ты неспроста пришла в этот магазин, дитя моё. Делай то, что должна сделать.
Я тревожно огляделась. Магазинчик был такой же, какой и в Венеции. И в Париже. Если он вообще становится видим, чего заранее нельзя предугадать. На стенах и вешалках для одежды висели элегантные вещи рядом с пропылившимся барахлом, всё было вперемешку. Изящные накидки, вышитые перчатки и изысканные шляпки входили в ассортимент наравне с выцветшими бархатными накидками, растрёпанными париками и ветхими сумочками.
И, конечно же, маски. Их была полная витрина, а ещё целая стена, где висели всевозможные варианты. В перьях, усыпанные блёстками, окаймлённые бахромой, позолоченные, украшенные драгоценными камнями и мишурой. Некоторые носили разные выражения и покрывали всё лицо, другие были лишь полумасками до носа. Некоторые выглядели устрашающе, с длинными клювами и коварными прорезями для глаз. Они подражали каким-то мистическим существам или животным.
Но я не могла отвести взгляда лишь от одной из них – кошачьей, из чёрного бархата. Она была элегантна, изящна, с косыми прорезями для глаз и с бахромой из золотых нитей.
– Бери же её, – подтолкнула меня Эсперанца.
Я неуверенно сняла маску с крючка. Мягкая ткань прильнула к моей руке, и я сомкнула пальцы на эластичной ленте, которой она закреплялась. Мне не нужно было примерять маску, я знала, что она точно по мне, словно сделана по мерке. Наверное, так оно и было.
– Спрячь её да смотри, береги, – посоветовала Эсперанца. – Настанет день, когда она тебе пригодится. Но, как всегда, остаётся в силе правило: ты можешь воспользоваться ею, только если твоя жизнь в опасности. В противном случае ты можешь очутиться в очень плохом месте.
Больше она ничего не сказала, да это и не требовалось. Я прямо-таки физически ощутила злое, шипящее дыхание бармаглотского пожирателя времени на дне глубокой шахты.
– Значит, моя жизнь снова окажется под угрозой?
Эсперанца одарила меня короткой беззубой улыбкой, а потом снова посерьёзнела:
– Береги себя, дитя моё.
– И что теперь? Может, мне стоит заглянуть в зеркало будущего?
Она указала мне в угол магазина, там оно и было. Поверхность старого напольного зеркала, в котором открывались бедствия грядущих времён, казалась мутной и искажающей, и, когда я в неё посмотрела, она пришла в движение. Я содрогнулась, и мне захотелось отвести взгляд, но я заставила себя смотреть в этот зловещий, враждебный мир. В будущее, которое наступит, если наша миссия не удастся.
Я подождала, когда рассеется дымка, скрывающая картину, и увидела это. Собственно, это была даже не картина, а скорее ощущение, потому что всё было черно и исполнено ужаса – то была шахта из моего сна. Меня затянуло туда, и я падала и падала, навстречу концу времён. И я с криком отвернулась.
– Всё исчезло! Все времена… их больше нет!
– Нет, взгляни ещё раз.
Я набрала воздуха и сделала это, и то, что я увидела, поразило меня.
То был вид, который открывался с высоты птичьего полёта на город, и, когда картина придвинулась, я узнала старый Лондон. Ещё ближе – и стал виден Вестминстер, ещё ближе – и я увидела Бонд-стрит, а при следующем приближении и магазины, вплоть до крупного плана Ифигении, которая уже вышла из шляпной лавки и озиралась, ища меня.
– Но это здесь и сейчас, – сказала я, сбитая с толку. – Год тысяча восемьсот тринадцатый! – Я посмотрела на Эсперанцу. – Значит ли это, что этот год уцелеет?
Она кивнула:
– Единственный. Крохотный фрагмент из вечности веков. Как микроскопическая капля из могучего потока.
Она сделала движение рукой, и зеркало будущего снова стало вполне нормальным, подслеповатым старым напольным зеркалом.
– И что будет, когда этот год истечёт? – спросила я.
– Он повторится. Как в театральной пьесе, всё сначала. Всё с теми же актёрами и той же последовательностью событий.
– Внушив, что эта сцена – королевство, – прошептала я. – И кто-то хочет взять там верх и господство.
Эсперанца на секунду замерла, но потом кивнула.
– Тебе пора, дитя моё.
– Но… Не могла бы ты дать мне хоть какую-то подсказку, кто в ответе за всё это безобразие? Или какому событию мы должны воспрепятствовать? Себастьяно считает, что кто-то, судя по всему, хочет устранить принца-регента. Как мы должны этому…
– Прощай, детка. – С этими словами она отвернулась и скользнула за заднюю дверь, наполовину скрытую за полкой с обувью. Я знала, что нет смысла бросаться за ней следом. Её там больше не было. Может быть, она снова когда-нибудь здесь объявится, но мне лучше было не рассчитывать на это. Во время прошлого задания, после того как она дала мне маску, она уже не появлялась, а магазинчик оставался запертым и заброшенным – будто был закрыт уже давно.
Я как контуженная вышла на улицу. Дверь за мной мягко затворилась.
– Ху-ху, Анна! Я здесь! – Ифи махала мне с другой стороны улицы. – Слава богу, ты нашлась! – Она уже спешила ко мне через дорогу. – Я уже начала беспокоиться. Лакей сказал, что ты зашла в какой-то магазин, но я нигде не могла тебя найти.
– Ах, я только заглянула в эту лавочку.
Она наморщила лоб:
– В какую?
– Ну, вон в ту. – Я хотела показать на дверь, из которой только что вышла, но она была заперта на несколько висячих замков, а витрина оказалась закрыта тяжёлыми деревянными ставнями. Всё выглядело так, будто туда уже много месяцев не ступала нога человека. Я неопределённо махнула рукой вдоль улицы: – Где-то в той стороне.
К счастью, Ифи это не особенно интересовало. Она размахивала коробкой из глянцевой бумаги:
– Я купила для тебя лучшую шляпку всех времён!
Она подозвала жестом своего слугу, который к этому времени уже отнёс в карету остальные наши покупки и теперь терпеливо принял шляпную коробку и ещё несколько пакетов. Сплошь очаровательные мелочи, как уверяла Ифигения. Всё в кредит, о котором я здесь с удивлением узнала: в аристократических кругах было принято платить не сразу, а лишь после того, как наберётся достаточное количество неоплаченных счетов и напоминаний. Некоторые, если верить Ифигении, практически никогда не платят по счетам портных и шляпников, потому что, дескать, модные ателье должны быть благодарны и счастливы, что эти сиятельные личности снизошли до того, чтобы прилюдно носить их изделия. Кажется, уже в эту эпоху были в ходу такие сделки, в которых знаменитости одевались у дизайнеров за так – словно в Голливуде.
– И Принни тоже не платит практически никогда, – объявила Ифи, когда мы возвращались к карете. – У него такие долги, что на них можно было бы построить замок.
– А кто такой этот Принни?
– Принц-регент. Его так называют знакомые.
