– Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – прошептала Сибилл.
– Да, мама, я знаю.
Лэндон Уайетт и понятия не имеет, что его ждет. Побег жены был только первой упавшей костяшкой домино.
Сибилл повернулась к нему. Она глубоко вздохнула и кивнула.
– Отлично. И знаешь что, Бобби? – Она крепко сжала его руку. – Постарайся не упустить свое счастье. Будь здоров и будь счастлив. Это все, что я хочу для тебя.
Роберту пришлось несколько раз сглотнуть комок, вставший у него в горле.
– Я тоже хочу этого, мама! Я постараюсь, обещаю тебе!
Он поцеловал ее на прощание, дал последние наставления Бриджит, вышел из самолета и спустился по трапу к ожидавшей его Джинни.
После сегодняшнего вечера он уже не сможет с ней видеться. Ну и как ему жить теперь?
Он не мог позволить себе роскошь даже просто прийти к ней в бар – до тех пор, пока Лэндон не окажется за решеткой, или пока Роберт не будет уверен, что у него достаточно компромата, чтобы навсегда связать руки отцу.
Дверь самолета закрылась, Джинни взяла Роберта под руку, и на короткий момент ему показалось, что все еще может быть хорошо. Она сказала Роберту, что всегда ждала его. Если он будет знать, что где-то ждет его девушка со спокойной улыбкой, идеальным «Манхэттеном» и даже, может быть, шелковым галстуком в руках, – то и он подождет. Это того стоило.
Хотя это было нечестно по отношению к Джин-ни. У нее была своя жизнь – ребенок, любимая работа. Он был ее клиентом, ее поддержкой, ее любовником. Но он не был ее хозяином.
Роберт знал, что сказал бы Лэндон на его месте. Он сказал бы, что Джинни – его собственность. Он же Уайетт, а Уайетты всегда берут то, что хотят. Лэндон сказал бы, что Роберт должен потребовать уважения к себе, хотя на самом деле он имел в виду страх. Как будто страх может привязать к тебе человека сильнее, чем любовь или доверие.
Да, Лэндон Уайетт думал бы именно так.
Именно поэтому Роберт отпускает Джинни.
Когда самолет поехал, Роберт мельком увидел в иллюминаторе испуганное лицо матери. Он помахал ей рукой.
– Все будет хорошо, мама.
Самолет вырулил на взлетную полосу, разогнался и взлетел. Джинни зябко прижалась к его плечу, но не сказала ни слова.
Дело сделано, Сибилл улетела. С остальным он тоже справится.
Так почему же он не мог пошевелиться?
Потому что каждый шаг приближал его к концу этого вечера. К концу отведенного им с Джин-ни времени. А он не был уверен, что найдет силы сделать то, что он должен сделать.
– Сэр? – окликнул его Том Келли.
Роберт кивнул ему и повернулся к Джинни.
– Подождешь меня?
Она крепко сжала его руку, потом провела пальцами по его щеке и поцеловала то место, которого только что касалась.
– Конечно.
Он чувствовал запах шампанского в ее дыхании и ее обычный цитрусовый аромат, пробивавшийся сквозь запах дорогих духов.
Он должен отпустить ее. Он должен. А если она не согласится – потому что это ведь была Джин-ни, – он должен заставить ее держаться от него подальше.
Роберт обнял ее за талию и привлек к себе, с наслаждением вдыхая ее запах. Он старался впитать каждую секунду, каждое свое ощущение, каждую крупицу счастья, чтобы потом вспоминать в одиночестве, которое его ожидало.
– Я подожду в машине, – прошептала Джин-ни ему на ухо.
Но он не отпустил ее. Он был еще не готов.
– Подожди меня, – повторил он. – Сейчас я вернусь, и мы поедем любоваться на звезды.
Он почувствовал, как она теснее прижалась к нему.
– С твоей террасы? – Она развязала галстук-бабочку и медленно стянула с его шеи, пристально глядя ему в глаза. – Я только за.
Роберт покачал головой.
– Ты заслуживаешь большего, чем одна звезда. Ты заслуживаешь их все.
Это будет его прощальный подарок. Ночное небо и много-много звезд, чтобы загадать много-много желаний.
Она вертела в пальцах черную шелковую ленту, улыбка воспоминания освещала ее лицо, и больше всего на свете Роберту хотелось забыть о Лэндоне, о мести и о справедливости – обо всем, кроме Джинни и желания, которое искрило между ними, как электрическая дуга.
Она повернулась и, глядя на него через плечо, пошла к машине, где ее уже с открытой дверью ждал Реджинальд. Едва дыша, Роберт смотрел, как она садится в лимузин, как ее нога, открытая разрезом платья, медленно исчезает в недрах машины. Дверь захлопнулась.
Роберт повернулся к Келли.
– Все по плану? – спросил Роберт, поправляя манжеты. Без галстука он чувствовал себя раздетым. Вероятно, именно поэтому она его и сняла.
– Да. Фотограф сообщает, что Лэндон все еще в галерее, он взбешен и откладывает начало своей речи. – Келли протянул ему свой телефон. – Хотите посмотреть фотографии?
– Нет. – Чем меньше места Лэндон Уайетт будет занимать в голове Роберта, тем лучше. – Адвокаты?
Он связался с одним по поводу развода и еще с несколькими из офиса окружного прокурора для дела о сексуальных домогательствах. Всего за две недели Келли нашел несколько десятков женщин, которых Лэндон Уайетт принуждал к сексу. По нескольким претензиям уже истек срок давности, несколько человек отказались давать показания. Но четыре бывших горничных и шесть сотрудниц «Уайетт медикал» готовы были подать иск. Фактическое число жертв было наверняка в десятки раз больше.
– Работают, – ответил Том Келли. – Судья готов подписать ордер на обыск.
– Отлично. Охранники?
Одного он велел направить к дому Джинни, на тот случай, если разведка Лэндона работает лучше, чем он ожидал. Другие, в том числе два бывших офицера полиции, смотрели за его домом.
– На месте. И у нас уже есть документы о том, что «Уайетт медикал» фактически перекачивал средства в предвыборную кампанию Лэндона Уайетта.
– Хорошо.
– Вы стопроцентно уверены? – вдруг спросил Келли.
В чем? В том, что он хочет полностью и методично, до последнего кирпичика, разрушить империю своего отца?
Роберт почти улыбнулся.
В конце концов, он был Уайеттом, а Уайетты всегда требовали к себе уважения. Они не колебались и не сомневались. Когда кто-то задевал Уайет-тов, они ставили противника на колени. Даже уничтожали, если это было нужно. А сейчас это нужно. Роберт не намерен был удовлетворяться публичным унижением отца.
Лэндона Уайетта следовало уничтожить.
И Роберт был единственным человеком, который мог это сделать.
Потому что он был Уайеттом, и Лэндон сам научил его жестокости и беспощадности. Так что пусть теперь не ждет снисхождения от своего единственного ребенка.
